Циан Истрова привыкла ставить свечку у фотографии отца на его день рождения. Привыкла считать, что он не умер (точно нет!), не пропал без вести, а просто... исчез. Испарился в пространстве, как утренняя роса. 
Утренняя роса под девяносто кило весом. 

Она, вообще-то, привыкла считать, что его просто нет - так было легче всем, особенно инквизиции, которая явно задвинула дело Валентина на самую пыльную полку за давностью лет. 

А он, оказывается, есть.

Вот так вот сука просто - есть и все. Был и не стал. Не было и есть. 

После звонка Рэма Циан, вопреки его ожиданиям, не чувствует ни радости, ни воодушевления. Её мир уже перекроен, понимаешь, Рэм?.. Распущен на лоскуты и перешит заново: сначала неровными стежками, исколотыми пальцами, затем - все увереннее и прочнее... 

В этом новом лоскутном одеяле Валентину места просто нет, и Циан не в чем себя упрекнуть - прошло десять лет, черт его возьми!.. Не в чем себя винить!..
(все равно что-то подло царапает душу: не верила, не ждала) 
(а кто верил? рэм, может? инквизиция?..)
(инквизиция может утереться: циан почти на сто процентов уверена, что псы господни никак не причастны к чудесному возвращению истрова)

Она просто не знает, что делать; перемешивает сахар в кофе битый час, пока не замечает, что последний давно уж остыл и покрылся белесой пленкой от сливок. 

Совсем, ну вот совершенно не знает. Какой он? Вдруг он постарел? Вдруг ранен, травмирован, покалечен? Вдруг это совершенно другой уже человек, с чужим характером или того хуже - душевнобольной?.. Где он был все эти десять лет, в какой стиральной машинке поболтало его мироздание? 

Хрень, философская и ненужная хрень, - выносит вердикт Циан, прикладываясь, наконец, к холодному кофе. Сначала - о насущном, как учили: выяснить, кто или что он такое сейчас; определиться со статусом отношений; оказать посильную помощь, если нужна. 

Всё, точка. Больше ничего на данный момент от нее не требуется. Она не будет перекраивать свою жизнь заново ради него. Он оставил её десять лет назад - это все, от чего ей стоит отталкиваться. 
(сам, не сам, виноват, не виноват - дело десятое)

Пленка противно стынет на губах. 

Даже если изменения минимальны, Валентин её просто не знает: за десять лет она изменилась если не до неузнаваемости, то очень сильно. Он пропустил её выпускной бал, первого настоящего парня, первое настоящее расставание, университет... первое её вскрытие и первый секс пропустил тоже - но это Циан скорее радовало. 

Не то чтобы она стала делиться таким с папой, даже если бы он был. Но он наверняка узнал бы. Когда у неё начались месячные, Валентин скупил полугодовой запас прокладок и тампонов, и обезболивающих, и зачем-то четыре грелки разных размеров и свечи от геморроя. 

Тогда это выводило её из себя (блин, хватит, ХВАТИТ, я не собираюсь столько течь!), а сейчас вызывало ностальгическую усмешку. 

Ей, наверное, все-таки очень не хватало его смешной и немного нелепой (а местами - пугающе чрезвычайной) заботы...

Сантименты в сторону. Выяснить, определить, помочь. Точка. 

Ванечка уже минут семь смотрит на дверь, подобравшись. 

У него наверняка нет ключей - дверь и замки Циан меняла за десять лет трижды, после каждого бывшего. 

Папа привил осторожность на уровне рефлексов. 

Папа осторожно стоит по ту сторону двери; от этой паузы стынет кожа, а сердце заходится тяжелыми ударами.

Он, наверное, уже пожилой и... хрупкий. Припорошенный сединой и перхотью, как солью. 

Едва Валентин давит пальцем на клавишу дверного звонка, Ванечка заходится низким не то ревом, не то лаем. Циан стискивает в левой руке ошейник, с трудом удерживая титанических размеров пса на месте. 

Щелчок дверного замка раздается выстрелом где-то в подкорке. 

Он не постарел ни на йоту. У Циан под глазами намечаются тонкие сетки морщин, а Валентин как из морозильника вернулся: свежий, хрустящий выстиранной одеждой, выбритый и словно сошедший с фото десятилетней давности. 

Абсолютно  н и ч е г о  не изменилось. Изменилась только Циан - и вся её жизнь; Истров же не понес буквально никакого ущерба. 

Просто взял и съебался в самый важный момент, оставив дочь на попечение... да никому - кроме Рэма у нее никого нет. А теперь приперся - молодой и красивый - и несет какую-то пиздливую чушь про то, как Циан выглядит. 

Сюр!

Откуда он вообще знает, как выглядит Циан десять лет спустя?

План - глупый, детский, мелочный - созревает мгновенно, и мгновенно же приводится в действие, подогреваемый обидой. Первоначальный план летит к чертям. Потому что мог бы выглядеть и похуже. Мог бы и не бросать её на десять лет. Мог бы и не выбираться на заведомо опасное задание. Мог бы...

- Вы к кому? - вздергивает бровь Циан. Ванечка брызжет слюной и рвется в её хватке, - Не уверена, кажется, Вы ошиблись. 

Она разжимает посиневшие пальцы на ошейнике собаки.

Ну хоть дверь перед носом не захлопнула, и то пусть спасибо скажет.