Очередной богатый идиот оказывается нестабильным. Очередной налаженный процесс идёт трещинами, крошится и превращается в подобие цирка и фарса. Соломон теряет терпение медленно, по крупицам, день за днём.

К вечеру пятого дня понимает, что не может вернуться домой. Не хочет. Дома, взаперти, ждёт Логан — или Шо, в зависимости от того, какое настроение у ребёнка было за завтраком после того, как Соломон перешагнул порог дома и закрыл за собой дверь. И Мария — если, конечно, она не задержится дольше обычного (то есть как всегда), прогуливаясь по магазинам и подбирая обновки.

По календарю наступает март. Весна в своём первозданном виде — Город накрывает туманом. Куратор мистера Хаташи коротко и скупо докладывается о том, как проходила процедура погружения мозга в кому. Очередной клиент оказался не готов к тому, что теперь он выглядит не так, как раньше. А сколько энтузиазма было при составлении и утверждении нового дизайна оболочки. Чёртовы любители экзотики. Вместо короткой экспресс-реабилитации придётся продержать его тут с месяц, пока они не убедятся, что Хаташи не хочет выцарапать себе глаза и снять с себя лицо, а затем оборвать себе руки с непривычно смуглой кожей.

Он совершенно точно не хочет возвращаться домой. По крайней мере, не сразу. Не хочет видеть Логана, не хочет говорить с Марией, не хочет увеличивать шансы столкнуться с Давидом, во взгляде которого ненависть и брезгливость переросли всё остальное.

— Вам бы отдохнуть, мистер Кеплер, — Соня стоит по левую руку, чуть позади, улыбается тонкими бледными губами и наклоняет, как птица, голову к плечу.

— Без понятия, как это делается, — Сол бормочет, опуская голову и сверяясь с расписанием на завтра. Ничего необычного и интересного. Пожалуй, можно будет даже прийти попозже, если он сегодня действительно решит отдохнуть.

— Сходите на Арену. Мне помогает, обычно. Посмотреть, как огромные твари рвут друг друга на части. И что-нибудь выпить. Там ужасно дорогой бар, — последнее она добавляет с долей наигранного раздражения.

Соломон оглядывается, разглядывая Соню с холодным интересом. Она продолжает улыбается, давно привыкшая к его взгляду и, кажется, единственная, кто ему улыбается постоянно и искренне. Ну надо же.

— Пожалуй, так и поступлю.

Соня кивает и уходит.

Плотная ткань тёмно-серого пальто сковывает движения. Пробираясь через толпу и мешкая, Соломон не может выбрать между местами поближе к арене и ряду подальше, где было не так много народу. Чужие случайные прикосновения слегка раздражают. Вокруг сыро и душно. Пожалуй, даже жарковато. Опуская высокий широкий ворот, он оглядывается на громкий, растравленный эхом голос комментатора, вслед за которым разносится механическое рычание выпущенного на арену монстра.

Последний раз он был здесь, кажется, с год назад? Что ж, пожалуй, бар — хорошая идея.

Пёс оказывается в поле зрения совершенно случайно — и ничего кроме него Соломон уже не может увидеть. Сталкивается взглядом со светлыми, живыми глазами, пока расстояние между ними сокращается. Даже не пытается приветственно улыбнуться — уголки губ чуть вздрагивают в намёке на положительные эмоции от встречи. Что же, может, он и правда сможет отвлечься и отдохнуть.

— Пара бутылок за мой счёт, — наклоняется к плечу Йоргена, разворачиваясь лицом к арене — узкомордая, длиннолапая тварь почти визжит, врезаясь в противника. — Или даже больше, — добавляет рассеянно. Они касаются друг друга плечами и стоят близко — в другой обстановке он, пожалуй, не позволил бы себе такого. Грудь сковывает лёгкое волнение. Соломон совершенно не знает, как поступить дальше. — Не был здесь вечность, — признаётся, снова наклоняясь к чужому уху. [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://i.imgur.com/PKEI15s.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

Вариантов несколько.

Можно сразу позорно капитулировав, жёстко оборвав начатый диалог. Развернувшись, уйти. Сослаться на то, что употребление стимулирующих веществ — совершенно не его сфера интересов. А уж общение с людьми, принимающими подобное — так точно.

Можно, раскручивая мелькнувшую внизу живота скользкую трусость, несколько минут топтать пол рядом с Йоргеном, а потом так же спешно — и трусливо, конечно — сбежать, оправдавшись (такой отдых не по мне, такие места не моё, находиться рядом с тобой вне рабочих отношений глупо, должно быть).

У Йоргена — пульсирующий зрачок. Намётанный взгляд хирурга, работающего с мозгами и умеющего ловить как минимум большую часть подобных знаков, прикидывает количество принятого. Впрочем, о том, как давно и как плотно пёс сидит на сильве Соломон не знает — и не хочет уточнять. Это слишком личное. Всё личное не должно выходить за пределы кабинета дома или — спальни.

Представить Йоргена в спальне — совсем неправильно. Кеплер зеркалит чужую ухмылку и позволяет себе побыть ведомой тварью — послушно идёт туда, куда направляет его Соренсен, не смотрит по сторонам, только вперёд. Или, чуть повернувшись, на пса, идущего рядом.

Трусливая мразь, высунувшая было голову, позорно прячется и больше не высовывается. Соломон всё ещё чувствует себя очень не в своей тарелке и вообще не на своём месте, но покуда ему не говорят в открытую валить — пока цел, пока жив, пока при деньгах и дорогих шмотках, пока не накачан чем-нибудь сомнительным с сомнительным же согласием — он остаётся. Потом что возвращаться домой, под пристальный, тёплый взгляд Марии, всё ещё кажется совершенно неправильной идеей. Возвращаться домой, где Логан и Давид его ненавидят — как минимум полтора ребёнка в семье преисполнены ненавистью.

Соломон как-то подумывал предложить Марии попробовать завести третьего. Может, хоть этот будет его любить. Мысль, конечно, крайне идиотская.

— Это не статус, — отвечает запоздало, глядя на то, как условный бармен (если, конечно, они тут задерживаются надолго, выглядит он ну так себе) ставит перед ним высокий, узкий стакан с толстыми и плотными боками; тот до верху наполнен тёмной прозрачной жидкостью. О том, что пьют в местных заведениях, лучше не спрашивать — в доступной большинству алкоголе Соломон честно не разбирается и начинать не планировал, но. — Это привычка и воспитание. А статус был скорее у моих родителей.

Пойло обжигает глотку и остаётся на корне языка вязкой, терпкой сладостью. Хватает на три глотка — стакан пустеет, но Сол не выпускает его из пальцев, низко наклоняясь к барной стойке; костяшки белеют, выдавая неосознанное напряжение.

— Полегчает мне только на том свете, — взгляд Йоргена как будто стекает по шее к плечу — или это липкая испарина под плотной тканью одежды? [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://i.imgur.com/PKEI15s.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

Не видеть происходящего на Арене было даже приятно, потому что происходящее затапливало слух и прокатывалось по хребту электрической волной. Прикрыв глаза, Соломон отрывисто и коротко кивает, а уже через несколько секунд делает пару новых глотков — в стакане больше, чем наполовину плещется то же пойло, плотно облепившее язык масляной плёнкой. Вкус не чувствуется, под рёбрами и в желудке стремительно теплеет. Арена накрывает колким и тяжёлым телом звуков — разорванной плотью, хрустом костей. Тварей, насколько хватало ему знаний, делали такими специально даже если это не входило в изначальные дизайны, будь они кастомные или нет. Всё должно быть громче, ярче, сочнее. Чем лучше слышится победа, тем полнее её послевкусие. И тем лучше ощущается поражение — когда, даже закрыв глаза, ты точно можешь сказать, что именно только что оторвали от твоего прекрасного монстра из пробирки.

В разговор Соломон, словно окунувшийся в мысли с головой на какой-то десяток секунд, включается не сразу. Поднимая голову, оборачивается к Йоргену, чуть прищурившись. Разглядывает его и впитывает каждое услышанное слово. Арена перестаёт волновать почти сразу же, превратившись лишь в белый шум и неосязаемый фон — самое то для подобных разговоров. Пожалуй, если бы пёс спросил об этом где-нибудь на пороге кабинета, плотно закрыв за собой тяжёлую дверь, Соломон был бы не так заинтересован — всё это отдавало бы серьёзностью дела, чем-то картонным, ещё более ненастоящим на фоне оставшегося человечеству искусственного Города.

— Красивая, — повторяет следом, кончики губ вздрагивают во вполне настоящем эхе улыбки. Алкоголь слизывает острые углы — для начала; для начала же пропадает первый из возможных механизмов защиты — начать отговаривать и предлагать хорошее за имеющиеся деньги. Конечно, с единожды ввёрнутым намёком на то, что Йоргену это ни во что не обойдётся — подарок. Но Кеплер, к сожалению или к счастью, решил уже для себя, что подарит, пожалуй, псину пару новых конечностей. Или внутренностей. Как пойдёт.

То, что Соренсен, оказывается, заинтересованн явно забагованной со всех сторон куклой, исцарапанной изнутри множественными вмешательствами как программ, так и скальпелей — удивляет лишь слегка. Что-то такое у него должно быть. Это есть у каждого в Городе. Любовь к протезированию — себя или ближнего своего; помощь бездомным без оглядки на то, откуда эта помощь у тебя в руках берётся; одержимость трахать беспрекословно выполняющих приказы кукол; экстремальное желание залезть кровососу под рёбра в прямом или переносном смысле. Любовь к использованному сотнями разных способов репликанту с чёрного рынка — не самый плохой грех из имеющихся в наличии.

Но пёс всё равно становится интереснее. Плюс десять баллов — если бы была незримая шкала одобрения или личного рейтинга.

— У меня есть пара контактов, надо будет проверить, кто из них ещё в состоянии адекватно действовать и мыслить, — Соломон отвечает чуть помедлив и перед этим облизнув лицо и руки Йоргена пустым, прозрачным взглядом. Почему-то мелькает дурацкая мысль — надо было, пожалуй, надеть перчатки. Пальцы на стакане сжимаются чуть теснее. — Впрочем, зависит от того, что именно ты хочешь с ней сделать. Перезаписать полностью или оставить имеющееся… сознание, — лёгкий кивок и смазанный в сторону взгляд; бензиновая плёнка алкогольной отравы липнет к стенкам стакана. — Есть один человек, в общем. Можешь рассказать ему душещипательную историю о своей любви и получишь скидку. За знакомство со мной тоже, если я не ошибаюсь, полагается скидка, — лёгкая улыбка превращается скорее в ухмылку с едва ли хорошим смыслом.

Голос комментатора, усиленный металлическим эхом, объявляет новый бой. Толпа за их спинами волнуется, вздрагивает и перетасовывается — новые фанаты занимают первые линии, оттесняя уже отсмотревших своё. Соломону до дрожи в пальцах хочется услышать первый влажный звук разорванной плоти и едва слышный отголосок лопнувших сухожилий.

— Красивая, — повторяет снова едва слышно, качает головой и опрокидывает в себя стакан в пару коротких глотков. — Я бы на неё, пожалуй, взглянул. [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://i.imgur.com/PKEI15s.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

Время от времени Соломон задавался вопросом, почему же посещения Арены оставались редкими. В такие моменты, как сейчас, ответом становилось короткое «а, так вот почему». Созерцания было мало, а участие означало потерю контроля. С первым можно было мириться пару десятков минут — на протяжении пары боёв. Со вторым он категорически не хотел знаться.

В итоге всё завершалось вот этим — к середине боя несмотря на то, что перед лицом вздрагивала сетка, отделяющая усыпанный мокрым песком пол с бьющимися тварями, а за спиной и по бокам бесновалась толпа — становилось скучно. Визуальная составляющая была хороша, звуками можно было наслаждаться вечно, но картинка неизменно надоедала и становилась серой. Когда одна из тварей потеряла очередную конечность, Кеплер перевёл взгляд на Йоргена и впервые за долгое время или, быть может, вообще за всё их знакомство поразился тому, какими яркими примерами двух миров они, всё-таки, были.

Йорген цеплялся побелевшими от напряжения пальцами за сетку, раскрывал рот в подначивающих криках, смотрел на происходящее через расширенные туннели зрачков и двигался, постоянно двигался. Он был частью толпы за его спиной, частью огромного монстра, не зная того, двигался в унисон и совершал ровно те же движения, что и все вокруг. Соломон рядом с ним казался самому себе нелепым изваянием сыпучего известняка, совершенно не подходящего для здешней публики, да и вообще для этого района города.

Куда приятнее было бы оказаться в стерильной чистоте лабораторий и операционных. И проделать всё, что происходит на Арене, с помощью собственных рук и скальпеля.

Скука вела с собою под руку рефлексию и постоянное возвращение к уже пережитому. Глядя на сцепившихся и, кажется, застрявших друг в друге монстров, Соломон думал о том, что за последнюю неделю не чувствовал ничего, кроме злости и раздражения. Маятник качался на одной стороне, не позволяя найти спокойствия в другой части эмоционального диапазона. Мысли клубились, чёткие и ясные, словно белые буквы на чёрном холсте — водоворотом со множеством причин, все они оканчивались то ли в исходной, то ли в конечной точке. Глядя на тварей, ощущая присутствие не вполне трезвых людских существ вокруг, Соломон вполне определённо хотел причинить кому-нибудь страдания. Или даже банальную, простую и сильную во всех смыслах боль.

Огромное табло над ареной загорелось победной надписью; тело поверженной твари почти перестало вздрагивать, а её хозяин выкрикивал что-то со своего постамента, обращаясь то ли к противнику, то ли ко всем разом.

Соломону, словно воздуха, отчаянно стало не хватать контроля — над собой и над миром вокруг.

— Йорген, — почти на самое ухо, потянув коротко пса за предплечье и почти сразу разрывая вынужденный контакт. Ещё одна короткая мысль-сожаление — как жаль, что не взял перчатки. Такая же короткая, но ярче и острее предыдущей — искусственный защитный материал причудливо смотрелся бы на бледной коже Йоргена, явно контрастируя с белыми блестящими шрамами. — Идём?

Сформированный в глотке приказ на выходе складывается в вопрос. Толпа, отхлынув от заграждения, позволяет какое-то время двигаться с ней до тех пор, пока Соломон не увлекает пса за собой к одному из тёмных серых коридоров, ведущих на улицу. Промозглая весна почти мгновенно цепляется за открытую кожу влажным, тяжёлым воздухом. Закурить получается лишь со второй попытки; синтетически дым, жадно набившись в глотку и заполнив лёгкие, приносит едва различимое, лживое и ненастоящее удовлетворение. Выбрать хоть одну из тех фраз, что вертятся на языке, не получается — думая о том, как давно они знакомы, как много сказанного и невысказанного их связывает и как далеко простирается обоюдное доверие, Соломон то и дело возвращается к двум мыслям. О том, что отчасти контроль — это сжатые на горле послушной псины пальцы. О том, что так понравившуюся Йоргену девчонку он и правда хотел бы увидеть самостоятельно. [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://i.imgur.com/PKEI15s.png[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

Тишина не угнетает, наливаясь между двумя телами прелым воздухом, шумом человеческого существования и жизнедеятельности города. Соломон успокаивается до состояния ноль целых ноль десятых, на целую минуту, растянувшуюся в вечность, ловя состояние дзена, покалывающего кончики пальцев и разливающегося холодом по лёгким.

Йорген — в постоянном движении даже под прицелом прямого взгляда, двигающийся и при этом почти не совершающий движений. Во вспышках неонового городского эха его глаза кажутся зелёными, бесцветными, тёмными провалами, яркими пятнами.

Сознание играет злую шутку — привычный транс, который Сол позволяет себе лишь наедине с самим собой в закрытых и защищённых стенах дома, накатывает от осознания мнимого одиночества и скрытности. Чужая ладонь чувствуется через слои одежды неприятным ожогом. Реальность с тихим вздохом прогибается под гнётом чужого синтетического прихода. Живое присутствие, переставая быть световой инсталляцией, вырывает из транса сразу в действие.

Если сопротивляться — можно получить куда больше неприятного взаимодействия, выйти, конечно, победителем (но это если повезёт), но нахватать гору неприятных факторов и последствий. Вместо этого Соломон предпочитает тактику капитуляции — идёт на поводу, раскрывает губы и позволяет чужому физическому желанию случиться. Йорген на вкус — чистая отрава, сдобренная алкоголем. Не хватает времени, чтобы понять — по нраву ему это или всё же не очень.

Это длится вечность и не заканчивается. Или заканчивается слишком быстро. Сложно понять, из-за чего точка опоры меняется, смещая фокус восприятия. Кажется, увесистая броня идёт трещинами не от случившегося, не от чужого вкуса на языке, не от фантомного ощущения чужой близости. Кажется, железный остов стонет и проседает от взгляда, следующего сразу после — самодовольного, одновременно сытого и голодного. Кеплер чувствует себя распятым под прицельной концентрацией злого веселья. И улыбается — пусто, будто бы ласково и бесцветно. Односторонняя тишина опадает сырым плоским туманом, сливаясь с окружением. Соломон задумчиво отводит взгляд, забывая стереть с лица улыбку, обдумывает знакомое и неуместное ощущение — секунду, две, три. На счёте семь плавно шагает ближе, поднимая руку, не занятую сигаретой, и касается чужого лица; линия выходит осторожной и длинной — от виска ниже, под глазом, вдоль линии перебитого носа к приоткрытым губам. За своими пальцами Соломон следит как за чужими, отстранённо удивляясь тому, как красиво разрастается холодное раздражение.

— Скорее мертвеца, — мягко выдыхает, поднимая взгляд и смотря в глаза. У пса они — прозрачные, выцветшие, так похожие на сухую траву, клочками растущую в водосточных сливах и неухоженных дорогих клумбах.

Ощущение колкой щетины добирается до мозга по искусственной нервной сети. Соломон, поймав удивительное ощущение пошатнувшегося самоконтроля, чуть прикрывает глаза — ресницы вздрагивают, взгляд теряет фокус, стоит только подумать о том, чего допустить никак нельзя. Пальцы нежно оглаживают линию челюсти, добираются до шеи и сжимаются капканом — зрачки в блеклой синеве радужек расползаются, выдавая реакцию. Сол, ощущая ладонью дёрнувшийся кадык, сдавливает пальцы чуть крепче, с холодной жадностью заглядывая в глаза и — удивительно — продолжая при этом держать дистанцию между телами.

Забывается арена с беснующимися телами, порванными искусственными зверьми; забывается усталость и желание запереться в четырёх стенах; забываются привычные эмоции. Интерес, осторожный и злой, понукает остаться и выяснить, в чём же заключается смысл — в наркотиках, отравляющих кровь и разум, или в чём-то ещё?

— Удивительно, — он улыбается чуть шире, — как и любая собака, ты любишь играть.
[nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://imgur.com/L7Btsuz.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>светило науки, мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

Нутро разлагается на составляющие и отдельные слои. Соломон молчит и ни единой секунды не испытывает желания нарушить тишину, возникшую между ними с короткого и уверенного «поедешь со мной». Мысли, выбрасывающиеся на берег время от времени, словно дохлые касатки, вызывают едва заметную тень улыбки, которая пропадает почти сразу. Расфокусированный взгляд то и дело цепляется за неоновые вывески и утекает следом за ними в сторону.

Не хочется думать о том, что будет дальше и будет ли. Сол с упёртостью голодной змеи роет воспоминания прошлого, пытаясь понять, у кого сейчас в руках поводок — у наркоты, въевшейся в кровь, или у накопившегося за время тесного знакомства желания. Кусочки картинки никак не складываются в единое целое, застревая на обратной стороне сетчатки отпечатанными воспоминаниями — короткие взгляды, долгое молчание, ни к чему не обязывающие разговоры в пять слов, хорошо выполненная работы, полутона в движениях.

Складывается неприятное подозрение, что нарисованная картинка прожитого — фальшивая и обработанная придуманными деталями, скрадывающими что-то настоящее. Как будто он упустил что-то очень важное, происходящее под самым его носом. Или Йорген — отличная ищейка, скрадывающая собственные секреты так же глубоко, как и секреты хозяина.

Что, несомненно, плюс, стоящий прибавки и нового протеза. Как бонус за выслугу лет.

Человеческое скопление за пределами комфорта вызывает смутную тревогу, которую Кеплер давит привычно и непринуждённо, едва обратив на неё внимание, но всё же обратив — что-то внутри дёргается чуть сильнее обычного, когда кабина лифта вздрагивает, поднимаясь к верхним этажам. Соломон поднимает немигающий взгляд на пыльную пластмассу перекрытия лампы, источающей, как желчь, грязно-жёлтый свет. Привычка проводить львиную долю времени в стенах лаборатории или дома, но никак не на улице, среди людей, прогибается и идёт по швам, столкнувшись с внезапными изменениями в планах. Оглядываясь на мелкой лестничной площадке, больше похожей на бетонную будку для забитой жизнью реплики, Соломон с удивлением прислушивается к себе, находя тот самый интерес, расползшийся теперь из точки в ядовитое озеро и задевающий не только Йоргена и его желания в частности, но и обстановку целиком. Знай Соня, как он реализует её совет к вечернему отдыху… Впрочем, этого ей знать совсем не обязательно.

Наблюдать за Йоргеном на его территории — непривычно и скорее любопытно, чем нет. Сол медлит, оглядываясь, но быстро отвлекается — внимание концентрируется на одной единственной детали и затапливает разум неконтролируемой реакцией на триггер. Поперёк горла встаёт фантомная пыльная зараза. Сняв пальто и пристроив его, за неимением иных выборов, на край стола, Кеплер старательно пытается оттянуть себя от причины агрессивного желания в приказном порядке исправить положение, словно оттягивает злую зверину от источника боли. Выходит не очень хорошо и не очень долго — он почти не запоминает обстановку, сокращая неминуемо расстояние между собой и Соренсеном, и смотрит поверх его плеча, в серую и пляшущую блеклыми пятнами неоновую темень Города. В груди клокочет — раздражитель слишком близко, привычка осечься и посмотреть на себя со стороны не помогает, особенно — под чужим взглядом. Соломону чего-то не хватает, словно в устоявшейся конструкции пропала мелкая, но важная деталь. Инсталляция вздрагивает и съезжает вбок, кренясь на опорах. Соломон раздражённо и коротко выдыхает, силой заставляя себя отвлечься, тем более — есть на что.

Как минимум — уделить внимание текстуре и чужому теплу живого тела, не похожего на то, что стало приятной и крепкой привычкой за последние десятки лет.

Линии, пересекающие чужую жизнь воспоминаниями и событиями — то, чего Соломон себе, пожалуй, в основном позволить не может. У Йоргена этого в достатке — пальцы прослеживают шрам на шее, движение замирает, когда кадык дёргается в рефлексивном движении; след на предплечье вызывает затаённое, неопознанное чувство, которое Кеплер откладывает на потом, укладывая обе ладони на чужие плечи. Он молча заставляет опустить руки и открыться, следя за собственными движениями, но мысли всё равно то и дело дёргаются словно в предсмертных конвульсиях — слабое недовольство мелькает на лице на секунду, тут же утонув в самоконтроле, расползающемся по швам. Операционный шрам — не чета другим, даже неаккуратный и подпольный отличается от любого ранения — тоньше, светлее, словно бледный собрат по несчастью.

Обратный отсчёт встаёт на нуле. Закрыв глаза, Соломон чуть опускает голову и сдаётся; ладонями скользит ниже, почти пересчитывая рёбра и вжимая пальцы в кожу сразу под ними без единого намёка на аккуратность. Слова даются почти с трудом, но получается вложить в них осторожную вежливость, отдающую металлом.

— Будь добр, закрой окно. [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://imgur.com/L7Btsuz.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>светило науки, мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]

чтобы поднять — меня низвергнуть надо
сломай, спали, снеси — и вновь построй
я взят, как город, армией чужой

Обманка срабатывает — мысли переключаются, но снова текут не в том направлении, в котором хотелось бы. Соломон даёт себе команду не сравнивать — и тут же сравнивает. С Марией это всегда осторожно, привычно, медленно. За столько лет он смог бы с точностью до миллиметра с закрытыми глазами показать, как они привыкли друг к другу прикасаться. Секс превратился в акт уважения и доверия, простая ласка вне спальни оказывалась выражением невысказанного извинения или привычной шаблонной нежности, которую ценишь в первую очередь. В текущем положении дел это казалось чем-то из другого спектра восприятия и даже немного смешным.

Сравнивать всё это с Йоргеном было трудно, но разум пытался искать привычное в непривычное, уже обыденное в новом Соломону начинало это надоедать. Злой интерес покрывался коркой раздражения к самому себе и грозил перерасти во что-то неприятное и явно прерывающее происходящее, но Йорген, сам того не зная, умело отвлёк — словно позвал в сумраке переулка человека на грани срыва, заставляя забыться и резко вскинуть голову.

Горячие ладони, горящие губы. Непривычное к такому напору тело отзывается на каждое касание остро, тлея яркими метками. Сол откровенно теряется в сенсорном отклике, забывая подобрать слова для ответа. В конце концов мысль обрывается злым принятием. Очередной барьер с железным стоном падает, поддавшись влиянию извне и никуда не девшейся усталостью. Он подаётся ближе, прикрыв глаза, как будто если не видеть цели и собственных действий — станет легче.

Легче не становится. Внутри ворочается чаще и страшнее что-то тёмное и жадное, дорвавшись, наконец, до триггера и привлекая к себе слишком много внимания. Йорген, оказавшись катализатором, играет не по знакомым правилам, а по своим законам, свободный и непослушный на своей территории. Остаётся только сдаться.

Соломон сдержано улыбается. Сдержанность в ответ идёт по швам и расползается на части, улыбка выходит ломанной и алчной. Глаза в глаза выходит чуть лучше — привычный ракурс с непривычной близостью. Облизывая пульсирующие от поцелуев губы и думая о том, что и это тоже — непривычно, Сол самую малость подаётся назад, перехватывая Йоргена за запястье и отводя маячащую у губ ладонь в сторону.

— Давай по-твоему, а дальше как получится, — голос проседает в хрип.

Таблетка Сильвы, вытянутая на свет из нагретого кармана чужих джинс, кажется последней каплей, которая вот-вот подточит дамбу. Соломон не даёт себе думать слишком долго, слизывая с пальца билет в один конец в синтетическом исполнении.

Наркотик ещё не действует, но внутреннее напряжение опадает искрами и пеплом под гнётом подступающего пожара. Соломон тянется к близости сам, прижимается губами к губам и ловит горячий выдох, отпуская внутри очередной стальной канат. Сколько ещё таких? Что-то под рёбрами отзывается довольным, но жадным стоном, трансформирующимся в стон, сорвавшийся в поцелуй. Действия — хирургически точные и без лишней торопливости; расстегнуть на Йоргене джинсы, тронуть пальцами влажное пятно внизу живота и обхватить член ладонью. Чужие реакции улавливаются на уровне мелких движений и едва заметного изменения в дыхании. Соломону хочется спросить — ты этого хотел? Вместо вопроса он едва ли не вылизывает чужой рот и проверяет реакцию — что будет, если зажать болезненно чувствительную на пике возбуждения головку между прохладным запястьем и поджимающимся йоргеновым животом? Он — удивительно живой и горячий, чувственно проходящийся перегрузом по едва ли не отмершим нервным окончаниям.

Поцелуй превращается в череду укусов, отдающих на языке непривычным привкусом чужой крови. Соломон доволен псом и его поведением, гордость за непослушание и своеобразную верность выражается в крепко сжатых на плече пальцах и открыто, доверчиво подставленной шее. В животе неспешно расцветает самая сердцевина пожарища, откликаясь пульсацией во всём теле.

Может, он пожалеет об этом. Но позже. [nick]Solomon Kepler[/nick][status]здоровья погибшим[/status][icon]https://imgur.com/L7Btsuz.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="https://goetia.rusff.me/"><b>СОЛОМОН КЕПЛЕР</b></a> [46]<br>светило науки, мертвечина с живыми глазами</div>[/lz]