- SANTIAGO JONAH DEL ROSARIO -
[Сантьяго Джона дель Росарио]
"isn’t hunger just another word for ache?"
aidan turner
Дата рождения и возраст: | Занятость: |
___________________________________________________________
[indent]Связи: Мордекай Кэмпбелл Лукас – дедушка, жив, а лучше бы помер;
Эвелин Рэйчел Лукас – бабушка, жива, любит чай с жасмином и персидские ковры;
Джоанн Кэтлин дель Росарио – мать, жива, назвала ребенка библейскими именами;
Рауль Хосе-Мария дель Росарио Лопез – отец, неизвестно куда запропастился зараза;
ворох всяких домочадцев.
Биография:
- Сантьяго дель Росарио, - представляется Диего, протягивая мужчине руку. Тот хмурится и медлит пару секунд, всматриваясь:
- А, - выдыхает он и уголок его губ ведет усмешка, - Лукас?
Ответная улыбка на лице кривится, и Сантьяго сильнее сжимает чужую ладонь.
«Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество».
«Шли бы вы нахуй».
Семейный особняк Лукасов стоит монолитом в окраине Эдинбурга. Закольцованный яблоневыми садами, он пойман по углам деревьями багряника – проклятое дерево, иудино дерево. Пойманы в его черте и старые могильные плиты с затертыми временем именами, зарастающие травой на заднем дворе. Раз споткнешься – в следующий их не будет.
Дом холоден, по-человечески надменен и вязнет в тумане чаще, чем того позволяет погода. Спроси кого и они не ответят точно, когда здесь появилось само здание, кто его построил и сколько людей, вообще, живет в нем сейчас. И если быть честным, никто и не спросит. Потому что никто не хочет знать.
Диего смотрит. Его родственники собираются за столом, который все тянется и тянется глубже в обеденную залу. Он вглядывается и не может отделить приехавших от делящих с ним крышу над головой. Половину лиц он видит впервые. Другую половину не может разглядеть, запомнить или сравнить. Череда голубых глаз сменяется серыми, мало эмоциональные взгляды беспристрастными. На их фоне Сантьяго чувствует себя выжженным черным пятном. Ярким и неуместным.
Отец чуть сжимает его плечо, а мать заканчивает читать молитву. Диего не помнит, когда перестает задавать вопросы. Но ему не нравятся ответы.
- Вы здесь все больные ублюдки, - шипит он, отстраняясь, - Я хочу уехать, дайте мне уйти.
Джоанн улыбается, и ее улыбка подрагивает, плывет, словно расходящиеся по воде круги. Мордекай улыбается тоже и его улыбка не касается вычерченных морщинами глаз. К Дьяволу. Шли бы они все к Дьяволу.
- Mijo, - начинает Рауль, но Сантьяго смеется, хватая с кофейного столика канцелярский нож, и резким движением вгоняет его в тонкую линию стыка обоев. У него гудит в ушах.
- Ты. Не mijo-й мне тут. Даже не смей.
Диего сбегает из города на неделю – на чертовы семь дней.
На четвертый его голова раскалывается. На пятый дыхание то и дело прерывается, сбоит, не давая вдохнуть полной грудью. На шестой он ругается и проклинает всех святых поименно, когда на улицах Глазго его складывает пополам и выворачивает наизнанку. Незримая нить тянет его прочь, обратно, словно стремительно укорачивающийся поводок настойчивого хозяина. Крайне мудацкого хозяина.
Чем ближе к дому, тем ровнее становится его сердечный ритм. Спокойнее, умиротвореннее. Покидая такси, Тьяго щерится и показывает особняку средний палец. Почему-то он уверен, что дом это забавляет.
Он, скорее всего, прав.
Голод дома подобен лотерее – проходит полгода, в следующий раз две недели, не повезет и два дня. Голод нельзя предсказать, но все знают, когда он приходит, для каждого разный. Холодный пот, зуд, жажда, стремление бежать, паранойя, ком в горле, удушье – предвкушение, трепет, нужда.
Дедуля Мордекай говорит об очередном родственнике и Диего морщится. Дядюшка Питер пропадает в своих плаваньях месяцами и ему хоть бы хны. Дом сам выбирает и у него, черт возьми, есть фавориты. Например, Диего.
Рауль любит свою белокурую Джоанн невыносимо. Целует ее дрожащие руки, перебирающие бусины чуть пожелтевшего жемчужного розария. Собирает в пышные букеты семейные тайны, оборачивает лентой и кладет к ее ногам под литургическую череду. Красит руки в винный, христовый цвет, когда тугая веревка Голода стягивает ее тонкую шею и не дает дышать. Рауль любит Джоанн больше жизни и больше жизней людей, которые для нее забирает.
- Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических.
Джоанн порою оторвана от этого мира, словно уже свои муки закончила и присоединилась к лику святых где-то там за горизонтом. Она отпечатывает губами мягкий поцелуй на лбу Рауля в ответ, словно покойнику, и выдыхает шелестящие как старые страницы цитаты из Ветхого завета. Такая светлая, такая возвышенная. Как угасающая от ветра свечка.
С возрастом Диего – Санти, она зовет его Санти, ей нравится, ей надо – кажется, что за отца она вышла только ради того, чтобы быть поближе к деве Марии. Как будто это поможет.
Из гостиной слышатся повышенные тона, переходящие в крик – редкое явление для их дома. Слово. Слово! Скрип. Затишье. Сервиз в шкафу позвякивает намекающе, и ему ничего не остается, как спуститься по скрипящим ступеням вниз, закусив фильтр сигареты.
Двоюродный дедушка – как его там, Конрад – на последнем издыхании насажен на чересчур острые каминные пики, и кто их вообще так затачивает. И кто их вообще сюда ставит. Во взгляде Эвелин ужас граничит с эйфорией. Диего затягивается напоследок и тушит сигарету о пропитавшийся кровью ковер.
- Какой насыщенный цвет бургунди. Отличный комплимент интерьеру. Бабуля, может налить вам чаю?
Тупиковый переулок освещается лишь сбоящим с электрическим хрустом неоновым знаком и Сантьяго поджимает губы, заворачивая за угол. «Молодой человек», покинувший заведение полуминутой раньше, громоздится у стены рядом с дверью для персонала, басит и жеманничает.
Мария и Иосиф, как же он не любит подобных мудаков – говорит мудак. Интересующий его персонал зажат где-то в этом лиминальном пространстве.
Нож-бабочка не сравнится с наваха Рауля, но скорость реакции, пожалуй, выигрывает. Сталь вязнет меж ребер и совершает несколько оборотов как часовая стрелка. Сталь поет и что-то внутри его отдается эхом. Все останавливается, лишь на секунду – Диего выдыхает – для него Голод всегда походит на никотиновую ломку.
- Добрый вечер, - тканевый платок выскальзывает из кармана и расправляется взмахом, педантично выводит с лезвия красные разводы, - Глиссон, не так ли?- Сантьяго встречается с ней взглядом, темно, топко, улыбается, - Знавал вашего отца.
- Двуличная же ты скотина, - листы бумаги сменяют друг друга в его руках, - Хитрая, заботливая скотина.
Дневник Росарио старшего исписан абсолютно отвратительной – местами рубленной и где-то шифрованной – версией кастильского. Наблюдения, имена, адреса. Пароли и явки. Проклятие-проклятие-проклятие размашисто, рвано на восемь страниц.
Maldito el que hace la obra del SEÑOR con engaño; maldito el que retrae su espada de la sangre.
[indent]Что-то пошло не так: когда рождаешься в семье, где периодически надо приносить людей в жертву, чтобы дом, в котором ты живешь, не откусил тебе жопу, все как-то заранее идет не так.
___________________________________________________________
Предпочтения в игре: третье лицо, обычно 3-5к. играю неспешно, но душевно. могу ускориться, если жизнь не бьет веником, спидпостинг обсуждаем. птица тройка не забанена, но сам пишу без нее. можем замутить какое угодно хтоническое безобразие, just call me. мастер трошь, но будь нежен.
Судьба персонажа: дом отпинал ногами.
Отредактировано Santiago del Rosario (2020-03-06 22:26:33)
