исайе одиннадцать: короткие шорты, не доходящие до колен и обязательно каких-то кремовых цветов, потому что маме нравится печь торты с глазурью [исайя думает, что это глупое сравнение, но со временем понимает, что так оно и есть]. выполненное сразу же домашнее задание. красивый почерк и постоянная внимательность, чтобы не запачкать руку чернилами от ручки. исайе одиннадцать и это точно возраст для того, чтобы мечтать стать космонавтом или увидеть падающую звезду через окно. поймать светлячка ладонями и попробовать самое странное блюдо во всём мире. побывать на самой высокой горе и попрыгать в белых кроссовках по луже. быть игривым. быть озорным. быть очень громким и постоянно не умолкать ни на секунду. взъерошенные волосы и постоянно болтающиеся короткие ноги. разбитые коленки и частые ссадины на щеках. постоянные игры с друзьями на детской площадке. исайе одиннадцать, но почему-то всё, что у него есть — выполненная почти сразу же домашка, низкий рост [«но, мистер дэвенсон, можно я встану хотя бы третьим? пожалуйста» на самом первом уроке по физкультуре], короткие шорты и вечно противная чёлка, которую приходится постоянно сдувать в сторону, чтобы волосы не лезли в глаза.

исайе одиннадцать, но в руках вместо машинок — книжки. вместо друзей — гиперактивная мамочка. вместо детства — грусть. люкке не жалуется, но почему-то уверен, что у других детей всё наоборот. осознание приходит резко и неожиданно, потому что все такие в школьном заведении разговорчивые и тактильные [хлопают друг друга по плечам, обнимаются, пожимают друг другу руки при приветствии, словно уже взрослые, шутят и громко смеются]. исайя смотрит на носки своих кед и думает, что с ним что-то точно не так; над другими детьми витает та приятная атмосфера ярких аттракционов и сладкой розовой ваты. над исаей витает привычная для него меланхолия и все эти круговоротные мысли, которые сменяются так быстро, как презентация в несколько слайдов, которую не очень хочется показывать. над ним витают лишь грустные плачущие куколки и облачка с грозой.

почему-то исайе не везёт. и не везёт во многих вещах, хотя он честно старается быть таким же. только он другой. это приходит к нему, когда он понимает, что кричать просто не умеет. не настроен на такое поведение. он не может громко разговаривать. не может смеяться в лицо. не может ярко жестикулировать [смущение пробивает волнами неприятной дрожи, из-за которой постоянно потом убежать хочется]. исайя не может делать столько стандартных вещей, потому что его лицо всегда заливается стыдливым румянцем, а кончики ушей так сильно краснеют, что точно привлекают ещё больше внимания.

а исайе к себе внимания вообще не хочет даже чувствовать, не то что испытывать.

— святой отец, простите меня и маму за такие неудобства. у вас скорее всего так много дел.
[голос мягко подрагивает и точно бы с лёгкостью коснулся земли и пропал бы под травой].

исайя, у которого до сих нужно вытягивать каждое слово, не может говорить тоном повыше. взрослые обычно наклоняются всегда, чтобы точно услышать, что исайя говорит. сверстники постоянно вяло переспрашивают, словно это не так важно, но почему-то им интересно. мама ничего из этого не делает. мама-то своего сына всегда понимает, даже когда они играют в молчанку.

с клиффордом всё немного попроще.

так думает исайя, когда носком кроссовка пинает маленький камушек, попавший под ноги.
со святым отцом вообще всё куда проще и легко так складывается.

он понимает.
исайя рассказывает каждую свою историю, то об очередных проблемах в школе, которые обычно называют «буллингом» до тех скучных обсуждений очередной маминой попытки в шеф-повара и кондитера разом. исайя делится со святым отцом всем, потому что его учили держаться поближе к богу, а клиффорд был одним из тех, кто слышал голос бога. мама говорит, что те, кто на такой прекрасной работе, как отец гейз, духовно самые чистые и сильные люди. исайя тогда игрался с очередной маминой кулинарной попыткой и собирал вилкой всю жижу с тарелки, в которой было несколько видов овощей и очень много какой-то зелени. его мама вообще иногда говорит и дельные вещи. например, цитирует библию, что всегда вызывает детский восторг [может и это было одной из причин, почему клиффорд всё же понимал всё].

он принимает.
принимал все исайевы эмоции, которые иногда неприятной диаграммой то опускались до нули, то поднимались на самую вершину, когда он из-за собственных слёз даже не видел ничего перед собой, лишь мутную картинку. но отец клиффорд всегда улыбался и говорил, что всё наладится. блаженны плачущие, ибо они утешатся.

исайе было всегда немножечко больше комфортней с отцом клиффордом, чем со всеми остальными. он понимающий и такой из себя духовный наставник. такой возвышающийся, но не над людьми, а поднимающийся в небо к ангелам.

— я могу за вас заплатить?
иса высоко поднимает голову, чтобы посмотреть на клиффорда, потому что мама учила, что надо всегда смотреть человеку в глаза. глаза прямой взор к душе чужой и хоть исайя и думал, что это очень некрасиво лезть внутрь, но именно душа мистера гейза интересовала его больше всех существующих людей.

у исайи глаза цвета неба и он видеть может. и он видит и через страницы библии знает, что бог есть везде. что всё, что живёт и дышит и есть бог. и он следит, наблюдает, иногда помогает и лишь изредка тем особенным может явится во снах. он говорит с исаей через проповеди церковные, разговаривает с ним в ночи, перед тем как люкке ляжет спать. и даже сейчас он говорит. устами святого отца.

у клиффорда гейза глаза такие чёрные, как те самые плитки тёмного шоколада с девяносто процентами какао, которые мама растапливает для очередного своего ошибочно-кулинарного шедевра. как большие вороны, которые всегда исайю привлекали чуть больше, чем серые дороги и такие же молчаливые прохожие с пустыми лицами. как его чёрный кот, который был одним из тех, кто встречал его каждый раз, когда входная дверь приоткрывалась — кот и мама. и почему-то эти чёрные глаза всегда так искрятся красиво и растапливаются, словно зажжённая свеча и воск стекающий по тонким пальцам.

таким глазам хочется верить [этой душе хочется всё больше и больше раскрываться].

исайя выворачивает карманы шорт точно также, как и выворачивает себя в стенах святыни, и достаёт несколько железных монеток перед тем как они зайдут в кафетерий.

горло продолжает непроизвольно выдавать всевозможные вопросы, которые исайя бы и с удовольствием озвучил, но лишь ногтями растирает белую кожу на шее, которая почти сразу же краснеет и привлекает лишь больше к себе внимания.

исайя всегда борется с этими маленькими желаниями, когда хочется постоянно болтать обо всём, но какой-то внутренний стержень, перекрывающий кислород, всегда мешает это сделать. всегда что-то или кто-то мешает ему. глаза, которые всегда переплетались с небосводом ищут ответов, но находят лишь очередные новые вопросы, на которые ни в силах ему ответить никто.

кроме одного человека — клиффорда гейза — слишком хорошего, такого правильного, такого внимательного и чистейшего человека. исайя с удовольствием смотрит каждый раз на святого отца, он для него как вырезанная из чистейшего нутра икона. святой — чистый и правильный — ведущий через дороги неизгладимых слёз на щеках и тернового венка на голове. клиффорд учит его жизни и внимает каждому слову.

исайя готов внимать клиффорду не только его словам, но и его желаниям [в свои одиннадцать люкке знает значения слов «цена» и «благодарность», его благодарностью было всё, что просил сделать для него святой отец гейз, а это было именно в с ё].

в голове вихрями мысли плывут и вариации возможных диалогов со святым отцом, но он всё равно молчит.

кто-то при рождении надкусил ему язык и забыл дать голос.
[только бы он не хотел кричать и бесом метаться, всё всегда сводилось лишь к божьему послушанию].

— вы так добры, святой отец.
шепчет исайя и руки свои скрещивает за спиной, всматриваясь в витрины с разными десертами, но приметив лишь глубокие ёмкости с мороженным. исайя вспоминает как ходил сюда часто с мамой, изредка совсем с отцом, когда мама скажет. и разница была именно в том, что мама всегда заказывала бельгийские вафли с двумя шариками мороженого, обязательно ванильное и шоколадное с кусочками шоколада и клубничный милкшейк, а отец заказывал один шарик ванильного в вафельном стаканчике и изредка ванильный милкшейк, который исайе не очень нравился, но он всегда благодарил.

наверное, измерять количество любви по заказу в кафетерии было не самым приятным или хорошим поступком, но сейчас это пригодилось.

исайя тянет за чёрную ткань, пытаясь обратить чужое внимание к себе.
[а клиффорд всегда обращал. всегда поворачивался и всегда ему так доброжелательно улыбался, а для исы это же так всё важно].

— вы сможете мне взять ванильное мороженое? и клубничный милкшейк, если вам не сложно будет.
исайя улыбается и весь светится в самом неловком из всех существующих свечений. с клиффордом всегда приятно и спокойно, но это в пределах четырёх стен церковных. в пределах святыни и через душевные разговоры, о которых беседуешь только с священником.

с мистером гейзом всё было именно так, а сейчас всё перерастало во что-то новое и необычное. хочется быть к нему ближе.

что я могу сделать, чтобы быть к вам ещё ближе?

исайя хочет тянуться всё ближе к гласу божьему. внимать его словам, прислушиваться к советам, разговаривать с ним каждый день и молиться ему перед сном, складываю руки на кровати. мистер гейз учит исайю всё делать правильным путём. учит правильной жизни и подсказывает всегда наилучшие решения, а взамен…

взамен исайя готов отдать своё сердце на хранение. записать на какой-то счёт в банке, куда обычно звонит мама, когда у неё почему-то снялись с карты деньги за домашний телефон, хотя его отключили уже как третий месяц. исайя в голове прокручивает каждый из возможных диалогов, пытается копировать мысленно и чужие интонации, чтобы всё выходило правдоподобно.

— вам нравится сладкое, святой отец?
исайя спрашивает уже, когда заказ сделан и они садятся за столик с удобными сидениями. люкке забирается на удобный диванчик и облокачивается худощавой спиной о спинку, так что в итоге серые кроссовки не достают пола.

всё постоянно такое большое. такое высокое и недосягаемое и, конечно, это расстраивает.

стоять последним в ряду, когда раскидывают таких же мальчишек по росту.
забираться на высокие стулья, которые изредка ставят в кафешках.
общаться, задирая голову, потому что учили всегда смотреть на собеседника.
обвивать цепкими руками не грудь, а ниже.

— святой отец, а вы всегда были таким высоким? может вы знаете, почему я не расту, как другие мальчики?
он обиженно губы дует и смотрит на клиффорда, пока пальцы теребят белую салфетку в ожидании заказа.

исайя немного нервничал.
[в голове вихрями из сладкого молока и тающего ванильного мороженного располагается то, что он здесь никогда ни с кем другим, кроме родителей не был].

и это так по-особенному важно. так необходимо и он, словно проваливается в это. ножкой своей маленькой наступает на плитку, которая проваливается под ним. все эти моменты такие важные и каждый с такой неприемлемой жадностью хранится в голове, сохраняется мимолётным щелчком кнопки по фотоаппарату. точно уж как те снимки с отдыха с родителями.

только эти снимки куда особенней. куда важней [исайя млеет под взгляды мистера гейза, потому что за всё их время вместе тот ни разу не был плох с ним]. святой отец такой хороший. и честный. это же одно из самых главных качеств, не так ли? в церкви постоянно глаголят о заповедях божьих и люкке привык уже ставить на одно из трёх призовых мест именно честность. относись к людям так, как ты хочешь чтобы относились к тебе. исайя мнётся невольно и губы свои розоватые кусает, потому что перед святым отцом он оголяет всего себя. оголяет душу перед ним. распахивает слоённую кожу, чтобы мистер гейз всё мог видеть. исайе так жизненно необходимо получить именно от него одобрение и его «хороший мальчик». это так важно и этот щенячий восторг не уходит ни после первого дня, ни через неделю и даже сейчас не сходит.

мистер гейз приравнивается в голове у исы со всем. в библии пишут не искать себе купила, не уподоблять божеское в других, но для люкке это что-то невозможное. что-то необъяснимое и такое не понятное. как можно не возвышать того, кем так сильно восхищаешься? [исайя на каждое «хороший мальчик» млеет и кожица на губах трескается о маленькие белые резцы].

он не дёргается совсем от мимолётного прикосновения, лишь заостряет своё внимание на лице с чёрными глазами. смотрит. проезжает взглядом. выискивает возможное херувимное сияние, а может и позолоченный сияющий нимб над головой. но вместо этого, исайя смотрит на гладковыбритый подбородок святого отца [отец исайи всегда самостоятельно не мог побрить себя бритвой и каждое утро слышал как тот говорит неуместности, а потом приходит на кухню с пластырем на щеке]. исайя не знает, когда настанет тот момент, когда ему придётся тоже взять бритву, но надеется, что это будет очень скоро. может через года три-четыре, а может даже и раньше.

на клиффорде было какое-то клеймо — того самого, кто получше будет всей планеты. исайе нравилось видеть в клиффорде лишь его хорошие черты, а плохие он и не замечал вовсе. он даже не уверен, есть ли у священника плохая сторона. у святых нет плохих сторон. они самые добрые. а мистер гейз добрее всех.

он же глас божий, верно?

— я не люблю сладкое, но мама говорит, что это часть детских воспоминаний и всё такое. ей нравится так думать, а как-то переубеждать её я не хочу. ну вы знаете.
пальцы сжимают салфетку и взгляд становится совсем на несколько секунд осунувшимся, словно небосвод закрыло грозовыми тучами.

всё, что напоминало хотя бы поверхностно ему о матери всегда в итоге расстраивало. хочется быть хорошим мальчиком. правильным мальчиком. прекрасным сыном. отличным другом. но взгляды матери родной всегда не шли одной полосой с взглядами исайи.

такого никогда не было.

— нет.
[это звучит резко и неуверенный шажочек в сторону твёрдости. исайя копирует такой полутон из драматического какого-то фильма с антонио бандерасом. мама всегда хвалит все его работы].

— я не хочу быть выше вас. если такое должно произойти, то лучше остаться так. я же вам нравлюсь таким, святой отец?

и ответ ему обязательно хочется услышать. а потом видеть как на лице расползается улыбка от собственного ответа. исайе нравится как выглядит мистер гейз в такие моменты. он что-то говорит, а потом линия губ тянется, образуясь в красивую улыбку. и то как тянется топленный шоколад в омуте глаз. мистер гейз просто не умел улыбаться как-то некрасиво — только с доброй душой и от чистого сердца.

исайя уверен, что всё так и есть. любая искренность так сильно важна.

когда милая официанта приносит им заказ и расставляет, люкке опускает голову, чтобы девушка не кинула взгляд в мальчишескую сторону. исайя не любил лишнего внимания. ему не сильно нравилось, когда незнакомцы без имени улыбались ему и именно в такие моменты приходилось прятаться за матерью, которая всегда прикрывала собой. аглия слишком любезная и вежливая. такая домашняя и очень доброжелательная хозяйка, о которой обычно снимают какие-то зарубежные ситкомы или же берёт интервью какая-то новостная колонка с daily news. мама всегда с лёгкостью могла открываться людям, первая заводила знакомства и первая легко касалась ладонями други — за плечи, за торс, за руки и накрашенными ногтями по линии скул. она всегда руководила. всегда всем управляла [и всеми тоже] и так умело.

только в сыне этого не было. ему проще всегда пойти за кем-то и молча кивать на всё. проще проглотить и так засохший от немногословия язык. проще спрятаться под отросшей чёлкой. проще сутулить плечи и кривить ноги в неуверенности ни в чём.

исайя обеими руками хватается за длинный стакан с молочным коктейлем и ритмично постукивает пяточками по обивке дивана, пока делает несколько глотков из трубочки розового цвета, точно такого же, каки цвет его милкшейка.

— конечно, мистер гейз! вы могли сразу сесть же.
у него голос как мёд на столовой ложке. как пение птиц на ветках деревьев весной. как очередной порыв ветра, который с лёгкостью может забраться под слои одежды.

исайя двигается ближе к стене. неуверенным касанием дотрагивается до клиффардской креманки с одним шариком ванильного и двигает тоже.

всё, чтобы удобно было мистеру гейзу.
всё, чтобы он не чувствовал себя неловко из-за просьб матери.
всё, чтобы у них всё было хорошо.

исайе всегда рядом с мистером гейзом кажется, что он всё равно недостаточно хорош. недостаточно интересен, чтобы мистер гейз вслушивался. и недостаточно смышлён, чтобы мистеру гейзу было по-настоящему интересно в исайевской компании [но слово «компания» всегда исайю выбивало из колеи. общение с люкке вообще можно так назвать?]. исайе так сильно хочется угодить мистеру гейзу, потому что так тот же никогда его не бросит, верно?

мистер гейз никогда же его не оставит на съедение матушки.

ладонь упирается о клиффордово бедро, но исайя, слишком углубившийся в свои терзания, этого не чувствует. голова слегка наклоняется в сторону, чтобы убрать чёлку с глаз, но выходит как-то совсем не то.

своими руками он тепла не ощущает. так всегда было. словно руки во льдах полвека пробыли. холодные и с постоянно красными ладонями, не будь то лето или зима. исайе обнимать кого-то, словно воздуха касаться кончиками пальцев. это непонятно. это как-то никак и без нахождения нужных ответов.

куда проще, когда трогают его, хоть и румянец никогда не сходит с бледной кожи в такие моменты.
[но так всегда куда теплее].

— так лучше, святой отец?

а маленьким ладошкам до сих пор холодно.
и в коленки тоже дует.

знать, что ты кому-то нравишься приравнивается к наивысшей степени счастья, которое человек может выдержать в своей телесной оболочке. это что-то иное по чувствам. что-то совсем возвышенное в эмоциях. маленькому исайе нравится, когда кто-то говорит эти «люблю» и «нравится». когда голос меняется чужое и прорастает корнями в землю. ему нравится, что человек с этими словами открывается, оголяет душу и показывает себя настоящего. исайе нравилось, что кто-то мог сказать, что он нравится, кроме родителей.

исайя влюблялся в тех, кому мог хотя бы немного нравится.
[только в ответ объяснить свои чувства он не мог — чего-то постоянно не хватало].

люкке постоянно задаётся одними и теми же вопросами, они обрастают вокруг него, словно сорняки вместе с ценнейшими плодами в огороде. и разобрать, что ценное, а что так себе, что лишнее и совсем уже ненужное — сложно. исайе нужна помощь и поэтому касаться клиффорда — что-то неземное. что-то сравнимое с прикосновениями пальцев ко лбу — осознание и чистота. своими молитвами просто человек мог касаться бога. исайе нужно было, чтобы его касались и духовно и физически. ему нужна помощь, которая постоянно свербит неприятно и глухо в горле. мешает говорить. мешает думать. мешает всему.

но есть клиффорд.

святой отец, который открыто говорит, что исайя нормальный. хороший и правильный. он говорит, что тот ему нравится и всегда ему улыбается, когда они разговаривают наедине. мальчик с приоткрытым ртом смотрит на священника, когда собачье восхищение образует слюну и та смазывает детские губы. с мистером гейзом всё так всегда просто и легко — слова льются давно уже с лёгкостью, а раскрываться уже совсем не было каким-то непосильным действом. исайя люкке может быть всё отдал бы, чтобы именно клиффорд был его отцом. такой честный и сильно-духовный человек. который в открытую говорит о себе, за себя и о других. даёт свои советы, которые всегда помогают. отдаёт всё с чистой руки и ничего не просит взамен, а если и просит, то исайя всегда сделает.

ради мистера гейза хочется мечтать.

ладошка перебирается обратно на стол и нервно одёргивается вновь от всего сказанного клиффордом. исайя о своём будущем, откровенно говоря, никогда не задумывался — мама всё держит в планах и большой тайне и так, а перечить ей сын так и не сможет. если мама захочет, чтобы он пошёл в работу с преподаванию и изучение, то исайя пойдёт на преподавательскую специальность и отучиться скорее всего просто наотлично. если мама скажет, что он будет все года сидеть дома, то исайя сложит руки на коленях и будет сидеть, потому что перечить кому-то люкке не научили. и это всегда вызывает внутри бурю эмоций, которая в итоге выходит через периодическое теребление пальцев и того, когда нога дёргается в ритмическое, но очень нервном ритме. когда хочется возникнуть, сказать что-то наперекор, всё в итоге переходит в это — лицо чешется в немом возмущении и нервы лишь выгодят через все угловатости ещё детского тела.

— я-я-я.
[он заикается и как только это подмечает сразу же замолкает совсем на краткое время. язык прикусывает и глаза опускает на столешницу].
ему страшно даже сейчас говорить что-то. страшно возникнуть. страшно сказать о своих мыслях. страшно сразу же сказать краткое нет, потому что это и так будет невозможно. мама не разрешит. просто не выпустит. или отец накричит опять, потому что мама все кости сотрёт в белый порошочек. исайя пальчики сжимает, так что короткие ногти впиваются ленивыми полумесяцами в красную кожу ладоней.

— простите, но я не думаю, что выйдет. просто моя мама… она может быть не очень такому рада.
выдох.

она вообще не будет такому рада. скажет как всегда, что это не для её сына работа, что это не для её маленького исайи. и исайя всегда будет раскусывать места на внутренних сторонах щёк, потому что всё равно нечего будет сказать. давление всегда держит озлобленным и неломающимся кольцом. сжимает его с каждым днём всё сильнее и лишь о свободе все мысли вталкивает.

из клетки выбраться так сильно хочется, но никаких сил внутренних у люкке нет.

— но я был бы очень счастлив, если бы мог вам помогать. правда-правда.
он резко поворачивается к мистеру гейзу и смотрит своими глазами звучащими немой молитвой.

«помогите мне. спасите меня».

мимолётная грусть разлетается сразу же после сказанной фразы человеком, который всегда исайю из всего вытаскивает. он как тот самый лучший друг, который помогает разобраться просто со всеми проблемами. берёт на себя слишком много и никогда не разочаровывает. мистер гейз исайю ещё ни разу не разочаровывал и вряд ли вообще когда-нибудь разочарует. это же мистер гейз. тот самый и такой приятный человек, который подаст руку, если кто-то в беде. поможет советом, если он жизненно-необходим. расскажет немного о себе, чтобы аккуратно подступиться и перейти на следующую ступень построения крепкой эмоциональной связи. для исайи клиффорд — что-то незабываемое. самый настоящий подарок от бога, потому что он всегда мечтал о человеке, который сможет его понять.

и простить за то, что он не умеет радоваться каким-то мелочам в стиле покупки нового игрушечного автомобиля в коллекцию. не умеет радоваться, когда обычные дети всегда слишком сильно копают футбольный мяч носком стареньких кроссовок и всё равно бьют гол по противоположным воротам. он не знает просто как реагировать, когда он него что-то требуют. не знает, что нужно сказать, когда слишком счастлив. не знает, что должен именно сказать, если расстроен. словно постоянно в моменты эмоциональных вспышек забываются и любые движения тоже замираю на несколько секунд. исайя пропадает из всех радаров. выпадает из вселенной, потому что жизнь не предлагает ему лёгкие условия проживания. не даёт того, что ему так искренне хочется.

а хочется-то ему самого простого и лёгкого — друзей.
[которые будут с друг другом дразниться и показывать языки. играть в игры на заднем дворе маме и пытаться мячом не передавить мамину клумбу. когда вы идёте сами в магазин за сладостями и потом сидите на детской площадке и просто общаетесь через очередную игру. хочется всего нескольких томов разного рода литературы очень простого и совсем уж детского. того, что мама не может купить даже на всё папину зарплату. не сможет сделать даже если сильно захочет, потому что фазу «истинных друзей» ни за что не купишь].

мог ли исайя считать себя другом для мистера гейза?

мимолётная грусть перевоплощается из грозовой тучи в сладко-приторный десерт. такой вкусный и очень любимый.

исайя думает:
«неужели мне так повезло?»

исайя продолжает мечтать, чтобы
«никогда не заканчивался этот прекрасный сон».

— в-в-вы такой хороший, мистер гейз.
[кувшин, переполненный детскими эмоциями, начинает шататься в разные стороны, попадая под трагическую форму в будущем; исайю переполняет эмоциями и глаза, которые прежде резко потухли, как лампа при отключенном электричестве, вновь зажглись с новой силой].

исайя ближе придвигается и улыбается совсем уж смущённо. на лице появляется лёгкий румянец, а кончики ушей краснеют всё больше. у мистера гейза всегда любая проблема решаема. мама обычно называет таких людьми очень целеустремлёнными и хорошими. она объясняет сыну, что целеустремлённые люди всегда в итоге добираются всего, что хотят по-настоящему. если вдруг тебе захотелось купить того плюшевого медведя с витрины, то ты обязательно его покупаешь. если захотелось познакомиться с самой красивой девочкой в классе, то ты подходишь и знакомишься. ставишь цель = выполняешь цель.

люкке не знает как можно не восхищаться таким человеком, как мистер гейз.
[даже мама всегда отзывается о нём лишь в положительном ключе, словно мысли сына читает].

— спасибо, святой отец. если вам не будет сложно поговорить обо всём с мамой, то я буду только счастлив, если смогу вам помогать.

клиффордова ладонь опускает на исайевскую коленку и она почти сразу же дёргается. любые прикосновения, которые не мамины, до сих пор вызывают в исайе смешанные чувства. исайя смотрит на руку мистера гейза, на вены, которые так сильно заметны сейчас под натянутой светлой кожей. исайя замирает на несколько секунд, а когда отмирает, то возвращает свои ладони на креманку с медленно таяющим ванильным мороженым.

губы, которые прежде касавшиеся зубов и медленно отрывающие по миллиметрам тоненькой кожи, сейчас слегка приоткрылись для порции ванильного мороженого. зубы бьются о ложку и исайе кажется, что этот звук расползается по всему кафетерию. он выпускает ложку изо рта и съедает ещё две ложки, пока руками осторожно не отодвигает посудину; шершавый язык облизывает нижнюю губу и взгляд свой поднимает на мистера гейза.

— я всегда верю вам, святой отец. вы тот, кто всегда рядом.
голос становится тише, перерастает в скромный шепот.