[indent] Не каждому везет побывать на собственной могиле еще при жизни. Робин вот повезло.
«Здесь покоиться Робин Сандерс. Любимая жена и дочь» — гласит надгробие красивым витиеватым шрифтом. Родичи даже на памятник заскошелились — на надгробии восседает пухленький кучерявый ангелочек с благостным выражением лица и намеком на улыбку. Вокруг чистенько, посажены живые цветы: рододендрон и волчий аконит.
(ну надо же, даже её, высказанное в шутку еще в подростком возрасте, пожелание на счет отсутствия цветов в вазах и искусственных цветов учли)
Для желающих присесть и подумать о вечном неподалеку установлена белая скамейка, на которой, в свою очередь, красуется цитата Дидро «Искусство заключается в том, чтобы найти необыкновенное в обыкновенном и обыкновенное в необыкновенном.»
(господь милосердный, а ничего тупее вы придумать не могли)

[indent] Хотя в целом ей, пожалуй, нравится. Будь она скульптором, у которого заказывали память на надгробии, то придумала бы, конечно, что-то поинтереснее милого пухляша в памперсе и с крылышками, да и цитату бы для скамейки выбрала поинтереснее, если бы у нее кто-нибудь спросил, но в целом — так тоже очень неплохо. Молодцы, родичи. Постарались на славу. Видно, что не просто для галочки все это ваяли, а душу вложили, извилины напрягли. Может быть, даже разные варианты внимательно рассмотрели и обдумали прежде, чем выбрать какой-то один.

[indent] Жаль только, что на похороны собственные сходить не получилось. А было бы любопытно взглянуть кто ревел белугой, кто утирал скупую слезу, кто завывал, кто стоял с каменным лицом, а кто тихо улыбался, надеясь, что этого никто не заметит. Наверняка, это было то еще представление.
Любые похороны — тот еще перформанс, но когда они еще и твои собственные, все представляется в совсем другом свете.

[indent] Робин располагается на скамейке, закинув ногу на ногу. Поправляет несуществующие складки на платье. Сегодня она, как полагается, во всем темном: темно-бордовое платье в пол, обшитое черным кружевом с высоким кружевным воротом — черного не нашлось, но она себе это, пожалуй, простит — и черное пальто с огромным капюшоном, в котором можно спрятать на только голову и лицо, но и чей-то труп при желании — нужно было исключить возможность того, что если она столкнется здесь с кем-то из знакомых или родственников, те её узнают. Черные бархатные перчатки и полусапоги на высоком каблуке идеально дополняли образ.
(у демона, который в ней жил или у демонолога, земля ему пухом, был отличный вкус)

[indent] На кладбище никого больше не было. Оно и не удивительно, сегодня же не день памяти или что-то в этом роде, а самый обычный понедельник. Людям положено быть на работе, а не разгуливать по кладбищам, предаваясь ностальгическим воспоминаниям об ушедших.

[indent] Робин достает из сумочки пачку сигарет и закуривает.
(не будем её осуждать, после таких событий в жизни даже самый прожженный зожник начал бы курить)
Пялится на собственную могилу все еще очень странно. Впрочем, эти пару слов прекрасно описывают всю её жизнь. Странно не помнить десять лет, странно в тридцать шесть выглядеть на максимум двадцать три, странно жить в одной квартире с инквизитором, странно сидеть рядом с собственной могилой. Но вот так сложилось, такая она вот теперь «мадам странно».
Странно даже то, что ей не удалось долго побыть одной.

У вас бывало такое, что вот вы моргнули и десяти лет, как не бывало? А такое, чтоб вы моргнули, когда сидели совсем одни, а потом хоп, и рядом с вами уже симпатичная, умилительная блондинка, которая взялась не понятно откуда. Бля буду, секунду назад её там не было, она как из-под земли выскочила. А вы на кладбище. Так что схватить микроинфаркт от таких внезапных появлений, как раз плюнуть.
Хотя назвать этот сюрприз неприятным, пожалуй, нельзя.
Блондинка ведь симпатичная.
И вроде не разлагается, не прозрачная, с пропорциональными руками и ногами.
Словом, не похожа на чудищ из фильмов ужасов, которые обычно появляются внезапно рядом с главной героиней во время скримера.
Хотя выглядит она не очень здоровой, излишне бледная какая-то, но мало ли. Это кладбище. Вдруг у нее кто-то умер, и она не спала три ночи подряд, рыдая в подушку, а бледность её лица это результат обезвоживания и недоедания в виду траура.

Незнакомка еще и не робкого десятка, с места сразу в карьер — отбирает у Робин сигарету, затягивается.
(спасибо, что не начинает читать лекцию о вреде курения)
Это обескураживает. Настолько, что Робин чуть было не выдает себя со всеми потрохами на первом же вопросе, и говорит правду, то есть:
— Нет, — но быстро старается исправить ситуацию, щедро приправив тон голоса саркастичными нотками, — однофамилица.
Вообще, Робин обычно не сарказмирует при незнакомых людях вот так с порога, но надо же было как-то исправлять ситуацию. Нельзя же сказать «нет, милая, я единственный ребенок в семье, и могила моя, так что будь любезна, не стряхивай пепел на мои цветочки».

Робин достает из пачки еще одну сигарету и снова закуривает. Нервно улыбается, пытаясь сгладить первый острый угол. Они, кажется, совсем не с того начали.
— А у вас кто умер? — и не с того продолжили.
Ну дура, господи, кто же такое спрашивает? Робин понятия не имеет как утешать людей, и что вежливо спрашивать на кладбищах, а что нет. Её собственная матушка уже одной ногой в могиле, понимаете, возраст, все мы однажды умрем, и Робин думает, что последнее, чего бы ей хотелось, это встретить вот такую вот робин после того, как маму похоронят.
— Извините, если расстроила.
Пожалуйста, только не реви, заклинаю богом, сатаной, ктулху — зависит от того, кто во что верит. Потому что еще меньше Робин понимает, что делать с плачущими людьми рядом.

Если бы она пошла работать на линию экстренной психологической помощи, то процент самоубийств в Эдинбурге резко возрос бы — вот настолько из неё хреновый утешитель. Именно поэтому она сама старается лишний раз не реветь, понимая, что в такие моменты все в радиусе километра ловят системную ошибку.

Робин тихо горестно вздыхает.
С такими социальными навыками ей никогда не найти новых друзей.
Хотя, возможно, кладбище просто не лучшее место для непринужденной беседы с намерением познакомиться.

Она тушит бычок прямо об аккуратненький белый подлокотник скамейки и кидает его в урну, но немного не попадает, и тот падает рядом с.
Ну и черт с ним.
Это её могила. Ей можно.

Робин абсолютно уверена в том, что нигде спалиться не могла, как и в том, что незнакомка раскусила её маленькую ложь. Надо бы попрактиковаться что ли перед зеркалом врать поубедительнее, а то сегодня её с поличным ловит симпатичная незнакомка, которой, в сущности, все равно, что на самом деле происходит, а завтра какая-нибудь бывшая одногруппница не верит широко распахнутым в удивлении глазам и словам «вы меня с кем-то перепутали».
Эдинбург хоть и большой город, а потому вероятность встретить здесь кого-то знакомого абсолютно случайно стремиться к нулю, но эта вероятность нулю никогда не равна.
Лучше быть готовой.

Незнакомка говорит мол никто не умер. Просто приходила исповедаться, потому что случилось какое-то другое дерьмо. Робин долго на неё смотрит, даже не скрываясь, и едва кивает головой. Очень понимающе кивает. Да, подруга по несчастью, всякой хрени есть у нас.
Когда все капитально идет по пизде, люди обращаются к богу.
Робин и сама была близка к тому, чтобы обратиться к этому мужику на облачке.
(а, может, она и обратилась на каком-то подсознательном уровне, говорят, этот парень и такое слышит)
Бог особо ничем не помог, когда она выморгнула в две тысячи двадцатом. Или помог? Если честно, она пока не определилась. Ведь вписался же за неё Раух очень внезапно и неожиданно, весь такой мы вам поможем, мадам, и с документами, и с жильем, работой, со всем поможем. Она до сих пор не до конца уверена предлагает ли Инквизиция такую посильную помощь всем пострадавшим от демонического вмешательства в их жизни или ей просто повезло.
Может, и правда Бог подсуетился.
Постучал псу своему по темечку, мол, не бросай даму в беде, щенок, это не по-христиански.
Вот Раух и вписался в её проблемы, ибо ему с таким высоким начальством спорить не пристало.

Но внесло ли это какую-то ясность? И да, и нет.
Вроде и начало все налаживаться, но она все равно чувствует себя не на своем месте, шатается по кладбищу, сидит у собственной могилы — не очень похоже, что она знает, что делает, скорее, совсем наоборот, правда?

— Да. Только подумаешь, что хуже некуда, а тебе уже стучат со дна, — говорит Робин, — А, может, все дело в нас самих? Не умеем ценить то, что есть, вечно стремимся к чему-то получше, упуская пусть и мелкое, но хорошее.
Что-то её потянуло пофилософствовать. Кладбище что ли так на неё влияет?

Робин протягивает руку и осторожно касается чужого плеча. Не говорит банальностей в стиле «все будет хорошо».
(кто эту ересь вообще придумал?)
Знать, что ты в этом дерьме не один — это лучшее. Ей, по крайней мере, помогает. Поддерживает хрупкое душевное равновесие мысль о том, что она не одна. Хотя говорят, что желать зла ближнему грешновато. А значит хотеть быть в дерьме не в одиночку тоже.
Впрочем, проповедники много чего говорят.
И большая часть из этого не применима в условиях реальной жизни.
Так что нахуй проповедников, и батюшек тоже, туда же.

Она неожиданно смеется, мотает головой, заправляет прядь волос за ухо.
— Простите, просто как представлю все это действо на серьезных щах с «покайся, дочь моя», так сразу...смешно, ну. Что они вообще знают про покайся?
Если копнуть поглужбе, вполне может оказаться, что те, кому пожалован духовный сан понятия не имеют ни про покайся, ни про всуе, ни про что вообще.
— Мне в плане ясности больше нравится позиция древних греков. Они говорили «истина в вине».
Пожалуй, на дне второй бутылки истину найти куда проще, чем в церкви на трезвую голову.
Что, говорите, это уже не довело её до добра?
Но в тот вечер Робин пила мартини, это совсем разные вещи.