Бежать, бежать как можно дальше и не оглядываясь назад, – а на деле всего каких-то пятьдесят миль на запад, возвращаясь к с такой надеждой позабытым истокам. Эдинбург не предлагает устроить ему прощальную вечеринку, не выходит на дорогу, чтобы поглядеть вслед отбывающего автобуса. Эдинбург предлагает разве что толчок в спину, пока ещё не сменившийся острым желанием удержать нечестивого священника, да на подольше. Что происходит со служителями церкви, что за годы церковной службы научились хранить разве что божественные секреты? Примерно ничего? Отсылают служить в другое место?

В своё время "Spotlight" он посмотрел на одном из самых поздних сеансов – день оказался слишком уж нервным, пришлось успокаивать себя случайным походом в кинотеатр. Не самые удобные кресла, прожигающий ноздри запах попкорна и слишком яркий экран. В зале кроме него не было практически никого, место можно было выбрать согласно собственным предпочтениям – он уместился ровно по центру. Вон там, двумя рядами ниже и тремя креслами правее парень в надвинутой на самые глаза бейсболке усиленно елозит рукой в собственных штанах – это красотка МакАдамс провоцирует несчастного душить своего змея прямо в кинозале или не на шутку разошедшийся Руффало? Клиффорд деликатно переводит взгляд на экран и даже старательно пытается проникнуться очевидно скучной кинокартиной, но чем более страшные цифры озвучиваются героями фильма, тем громче становятся раздающиеся с последнего ряда звуки. В какой-то момент он не выдерживается, оборачивается и достаточно громко предлагает влюблённым пойти потрахаться в каком-нибудь другом месте, правда те не то, чтобы обращают на данное предложение какое-либо внимание. Из четырёх присутствующих в зале он единственный, кто всё ещё заинтересован в просмотре. Он шёл сюда просто, чтобы скоротать изгрызенное бессонницей время, а получил довольно наглядную картину своего возможного будущего – церковь любит своих доблестных работников, но что если даже у неё существует лимит на прощение своих паршивых овец?

Он сбегает из Эдинбурга немного заранее, сразу как чувствует, что на его не совсем чистый хвостик вот-вот кто-то сядет. Предложение переехать в Глазго, прийти на смену настоятелю чуть большего прихода кажется ему достаточно своевременной идеей. И плевать, что в своё время этот город высосал из него все соки и шансы на нормальную жизнь, он готов дать ему второй шанс, если тот согласится не читать резюме с последнего места работы, примет в свои объятия беглеца, некогда поклявшегося самому себе никогда больше не возвращаться в этот проклятый город. Да кто же знал, что за нарушением обещаний обязательно следует наказание?

С момента его бесчестного побега прошло полгода, год? Клиффорд перестал считать дни после первого же месяцы, когда окончательно понял, что по его горячим следам не гонятся адские псы – это всё проделки чуть было не пробудившейся совести, не более того. Первый месяц после своего прибытия он со страхом взирает на двери церкви – страшит его не столько люди со значками на груди, сколько представители оставленного в далёком прошлом семействе. Время идёт, но стоя перед тяжёлой кафедрой, с чувством и силой молодости читая благодарным слушателям почти наизусть заученные строки, он нет да скосит взгляд на вход, в трепещущей надежде не увидеть там знакомое лицо.

«О смирении» была одной из его любимых, привезённых из недостаточно злопамятного Эдинбурга. К смирению он взывал столь часто, сидя напротив ещё одного дрожащего, напуганного создания, что обязательно нужно убедить в необходимости принятия божьего замысла – Он всё видит, он обязательно тебя не защитит. О смирении он шепчет совсем тихо, почти на ухо, «о смирении» вещает со смиренной уверенностью, слова эхом разносятся по нефу, поглубже забираясь в многочисленные сердца.

Загляни в глаза да поглубже, если хочешь, чтобы тебя обязательно услышали. Заглянуть в глаза каждому, благо зрение позволяет, вот его личный секрет успеха. Он оглядывает собравшихся почти интимно, будто кроме них двоих никого здесь больше нет, а в ответ ловит неловкие улыбки напомаженных губ, скупые кивки лысеющих голов да потупившиеся взгляды юных глаз. Первых с каждой проповедью становится будто бы больше, с каждым разом они будто бы становятся ярче; вторые порой бессовестно кренятся вперёд, ожидание и монотонная речь вынуждают их молить Господа разве что о прекращении затянувшейся пытки; третьи нравятся Клиффорду больше всего.

Внимание публики необходимо, будь ты начинающий стендапер или почтенный священник, чья макушка уже давно попрощалась со всеми возможными и невозможными цветами радуги. Самый простой способ проявить себя на любой сцене – это найти ту самую жертву, что станет вынужденной слушательницей твоего затянувшегося монолога. Жертвы бывают разные, у Клиффорда жертва всегда одна, да и та сегодня не ободряет его своим извечно сияющим взором. Всего лишь маленький винтик ведёт к сбою исправно работающей системы.

Он не ловит её взгляд и на секунду даже позволяет себе нахмурить брови. Короткая пауза, и вот уже новый призыв к божественным объятиям срывается с его губ, но будто бы наотрез отказывается долетать до одного очень определённого адресата. Свою любимую проповедь Клиффорд в принципе знает наизусть, но сегодня так и вовсе остаётся совершенно равнодушным к лежащим перед ним листами с текстом. Более того, резная деревянная дверь сегодня вынуждена обходится почти что без внимания своего самого главного поклонника – он смотрит на неё лишь однажды, ещё до того самого момента как понимает, что милая Рут на него даже и не смотрит.

Она не подходит к нему после службы, не останавливается даже переброситься парой слов и будто бы вовсе исключает возможность его существования. То, что во время службы показалось настораживающим, раздувает костёр беспокойства, что в конечном итоге приводит к визиту одной достаточно старой приятельницы.

Настроение для нового похода в кинотеатр у Клиффорда напрочь отсутствует, но бессонница столь уверенно подкладывает под матрас горошины, что святому отцу не остаётся ничего кроме как попытаться найти иной способ утешить свою растревожившуюся душу. И почему он вообще предаёт значение этой неурядице?

Комната 10x7 до отвала заставлена переполненными книжными шкафами и прочим никому не нужным барахлом, перешедшим в наследство от предыдущих настоятелей. Отец Шоу уже давно махнул на это место рукой, а стоило только Клиффорду оказаться на пороге церкви – тут же отправил того разбираться со скопившемся хламом в одиночку. Правда тот не то, чтобы разобрался. Выудил пару толковых действительно редких книжек да спрятал бутылку скотча там, где её точно не смогут найти. Так, на всякий случай.

Молчаливые стены не осудят даже за Долли Партон, на фоне которой Jefferson Airplane звучат даже капельку тестостеронно. От приключений с белым кроликов он сейчас он ни за что не отказался, но вместо этого ставит средне-низкую громкость у чудом оказавшейся в этом гиблом месте, правда уже достаточно устаревшей, стереосистемы и уперев руки в бока с ненавистью к самому себе разглядывает самую верхнюю полку. Как он вообще умудрился туда её поставить в прошлый раз?

К шкафу он подходит совсем вплотную, в попытке дотянутся до бутылки встаёт на носочки и опираясь одной рукой о полку, второй тянется к заветной бутылке. Прыжок, ещё один. Если этот шкаф всё-таки свалится на него с целью раздавить за все прежние грехи, возможно, Клиффорду будет не столь обидно, если зловредный скотч окончит своё существование совсем рядом, беспечно разбившись вдребезги, озарив своим дешёвым ароматом пропахшую старческим запахом комнатушку.