Несколько монет и парочка смятых купюр не отягощают карман. Мэри-Энн пересчитывает их ещё раз — в семнадцатый раз за сегодня — прежде чем нырнуть в уютную теплоту закусочной и захлебнуться слюной от сдобных, мягко-пушистых, съедобных запахов. Булочку разломили, и оттуда густо дохнуло ванилью и тестом. Роуз принюхивается и облизывает губу — капелька пота в выемке под носом, а блеск со вкусом малины скатывается в трещинку на губе, сладость мешается с солёным, — справа налево, кончиком языка.
Столик у окна на одну персону свободен — почти всегда свободен, там дует от кондиционера — и Мэри-Энн приветливо улыбается официантке, просит у той американо с лимоном, отрицательно качая головой на вопрос «что-нибудь ещё?». Тёплый свет ламп бликует в оконном стекле, отражается рефлексами на её бледной («аристократическая бледность» голосом ведущего в голове) голубоватой кожей. Роуз следит взглядом по переплетенью вен, особенно выступающих сейчас, после холода, утыкается в потрескавшиеся красные огрубевшие костяшки. Вторую неделю забывает купить крем для рук, поэтому в руках сейчас пустыни, великий каньон, изрезанный высохшими руслами рек, раз-два-три, где же тут начинается дорога домой?
Мэри-Энн думает про Канзас и с тоской глядит в витрину — как назло, он сегодня здесь есть, глянцевитая красная поверхность с выступающими холмиками ягод, здесь готовят чертовски вкусный брусничный тарт — такой же горьковато-кисло-сладкий, как её вечера, которые уже давно проходят по одному сценарию.
Когда девушка-официантка, — сознание машинально подкидывает имя, она давно тут работает, её зовут Скай, она небо, она красивая, — приносит белую тарелочку с тартом за её столик, Мэри-Энн растерянно собирает уголки губ в улыбку, приподнимает брови. — Я не заказывала?..
Она смотрит на тарелочку, на крошку от песочного бортика, как загипнтозированная. Скай говорит что-то про «за счёт...»
Мэри-Энн благодарит — не мимоходом, но и не задерживая девушку, которая уже спешит к другим клиентам; только просит её принести счёт уже сейчас. До закрытия остаётся двадцать минут. В вилке отражаются лампы — снова лампы, раз-два-три-четыре-пять, пересчитывает она ближайшие, подняв голову к потолку — и немножко её лицо, похожее на тарелку. Космическую. Неопознанный летающий объект.

Мэри-Энн подхватывается со стула за семь минут до открытия, сгрузив свои жалкие деньги в книжечку со счётом. Там есть даже пара монеток для Скай, хотя такие чаевые, конечно, ничего не решают, и Роуз почти стыдно — она чувствует себя жалкой. Лёгкая куртка, из тех, про которые говорят «на рыбьем меху» — утром обманчиво светило солнце, и она пригрелась на нём, как ящерица, а теперь за окном зима, темень и холод, и страшно не хочется никуда идти, но нужно. Пора домой. Дети приходят домой до одиннадцати вечера, Мэри-Энн уже почти не ребёнок, в этом городе всем плевать на комендантский час — с патрулирующими полицейскими тут тоже проблема — но привычка есть привычка.
Отдалённый голос Мэри-Энн игнорирует, вжимая голову в плечи и прибавляя шаг. Не то чтобы она против новых знакомств, но новые знакомства вечером, на улице, зимой, на том участке, где, как назло, не горят несколько фонарей, — это завязка скорее для криминального романа, чем для любовной истории. Мэри-Энн уже знает, что с принцами нынче дефицит, но снег скрипит под подошвами, а каблуки в нём вязнут, поэтому она сегодня брюхоногое и от неожиданного поклонника сбежать не удаётся. Лодыжки холодит, заставляя волоски на ногах вставать дыбом. Она притормаживает, понимая, что уже всё равно никуда не денется, от смерти не сбежать, от судьбы, в общем-то, тоже.
Лужа света на снегу, и они стоят в ней вдвоем; Роуз машинально отмечает незначительные детали: запах, причёску, лёгкую куртку, кеды. Ответ на загадку про одежду в ответ на её удивленно приподнятые брови говорит он сам, — пикап за углом точно объясняет прикид не по погоде. Мэри-Энн перекатывается с пятки на носок и молча слушает.
— Обычно ты куришь после работы. А сейчас нет, — она слегка улыбается. Действительно, повар, она его помнит, из тех вечером,

когда пробегает мимо, торопясь домой, он стоит и курит, почти сразу после закрытия закусочной, силуэт тот же, те же черты лица. Она расслабляется, переносит вес с одной ноги на другую, как бы перетекая — ладно, можно и не пугаться, этот вроде бы свой. И пахнет от него едой. Несмотря на съеденный десерт, желудок всё равно возмущённо стонет, что его никто не кормит. Роуз протягивает вперёд холодную руку, выпуская её из теплого плена карманов, — Мэри-Энн. Приятно познакомиться, Рой.
Бледный лимонный свет отражается на меху на капюшоне куртки.
Мэри-Энн колеблется ещё секунду. «А он симпатичный».
— Ты говорил что-то про подвезти? — она начинает мёрзнуть, зябко поводит плечами, смотрит глаза в глаза. У неё лукавые лучики в уголках уже от бесчисленного счёта улыбок.
[icon]http://s3.uploads.ru/JNHnT.jpg[/icon][status]sweet victim[/status][nick]Mary-Anne Rose[/nick][lz]<center><div="prlink"> Мэри-Энн Роуз, 20 ^y.o.</div></center> советует фильмы в видеопрокате, укрощает его диких зверей.[/lz]

У хороших девочек, выигрывающих конкурсы красоты, должны быть хорошие зубы. Мэри-Энн улыбается — белизна мелких зубов-жемчужинок влажно поблескивает меж розовых кукольных губ бантиком, лучший дантист этого города не придерётся. Рой не придерётся тоже. К дурацким шуткам Мэри-Энн привыкла ровно настолько же, сколько к молчаливым материнским красноречивым взглядам «ты рано разучилась красиво улыбаться, мисс Роуз», и в ответ на них она даже не приподнимает уголки губ. Пожимает плечами, вежливо отмахиваясь и отнимая пару очков в списке на корону Его Высочества.

Принцы не заезжают в Лейкбери. Принцем в Лейкбери не рождаются.
Когда ты уже это выучишь, глупая девочка из маленького американского города N. Города L, но разве это в данном случае имеет значение? Имеет значение только хриплота в низком голосе — «ему бы работать в сексе по телефону» — и его рука, на которую она опирается. Если он ещё и дверь перед ней откроет — получит два десятка очков вперёд любому местному ухажёру Мэри-Энн. А такие, в общем-то, имеются, только благосклонно улыбаться Роуз пока не научилась. Только вежливо.
У Роя белый пикап. Белый не от снега, а сам по себе, и Мэри-Энн ловит себя на том, что ей нравится эта машина; это не мустанг или мазерати, это не свободный сказочный единорог, который загнулся бы от невозможности происходящего в этом городе (и всё равно не дался бы Мэри-Энн в руки из-за одной маленькой незначительной детали), но это хорошая машина. Надёжная машина. Приятная. В салоне витает слабый запах сигаретного табака, кожи, мужского одеколона и чего-то сладкого, что хочется попробовать на зуб, когда чувствуешь такой запах где-то в закусочной. Чего-то, про что хочется попросить официанта «А принесите вот это, что так вкусно пахнет». Возможно, так пахнет Рой? У Мэри-Энн пытливый оценивающий взгляд, которым она осматривает спутника — спасителя, получается, от холодной и снежной бури, оленя для маленькой Герды, потому что какая из неё Снежная Королева, а из него Кай, складывающий из букв о, п, а, ж слово «вечность», будем честны. В прогревающейся машине достаточно комфортно, чтобы расстегнуть куртку. Чтобы бледная кожа шеи робко и застенчиво выглядывала из мехового массивного воротника: выпей меня, съешь меня, как в сказке про Алису в стране чудес.

Мэри-Энн Роуз чем-то похожа на МакГиевскую Алису Лидделл, девочку из психиатрической лечебницы, бегущую спасать мир от тирании злой королевы. В роли королевы - Вселенная и Лейкбери, в роли королевства комната Роуз с табличкой снаружи DO NOT DISTURB, и кусочек заднего двора с беседкой, зимой превращающийся в пугающий портал в мир тоски и призрачных осознаний.
Рой за стеклом и снежными пластами похож то ли на духа зимы, то ли на маньяка из японских сказок, так сразу и не определишь. Он курит — Мэри-Энн завороженно следит за тлеющим огоньком сигареты, мелькающим единственным ярким пятном в монохромном пейзаже местной зимы. Не монохромного в нём только глаза Роя, когда он на неё смотрел. Хотя и они чем-то похожи на эту зиму. Вот только — чем? Роуз достаёт из бардачка фляжку, откручивает крышку и принюхивается к горчащему запаху. Запах ей нравится, вкус не очень, но она разбавляет эту зиму маленьким глотком, чтобы обжечь себе горло, чтобы внутри поселился маленький огонёк, чтобы понять, что Рою нравится. Если он держит в бардачке этот виски — он ведь, наверное, руководствуется какими-то своими личными предпочтениями? Мэри-Энн морщится. Такой дозы недостаточно, чтобы напиться и расхрабриться. Её достаточно, чтобы губы какое-то время жгли остатки этилового спирта, а щёки жгло румянцем от глупости своих поступков. Глупая маленькая птичка сама добровольно полезла в клетку.
А птичка этого хочет?

Птичка кусает губы, облизывает остатки виски, достаёт из кармана блеск — второй, сахарный, он остаётся сладким на губах — и ведёт им по контуру. Рой возвращается в машину, когда она прячет тюбик обратно в карман и вздрагивает и покрывается мурашками от того глотка северного воздуха, который он впускает в салон.
По загривку бегут мурашки; в остатках снега на стекле сверху Мэри-Энн читает слово FOOL и

закрывает глаза. Гори все оно. Как огонёк сигареты.
— Кленовая улица, сорок восемь. Тут недалеко. Навигатор или тебе подсказать? — Мэри-Энн старательно не смотрит в его сторону. Мэри-Энн вообще очень старательная.
Мэри-Энн почему-то думает о том, что Рою скоро предстоит это узнать.
Чтобы добраться от пункта А до пункта Б в этом городе не требуется несколько часов. Особенно учитывая тот факт, что Мэри-Энн не стала бы ходить далеко вечером. Им нужно совсем немного времени.
В звуках урчащего под капотом мотора Мэри-Энн слышит одобрение, а в тёмных окнах собственного дома — значит, мать снова задержалась, значит, скорее всего, не придёт ночевать — отчётливый намёк от Вселенной. Она несколько раз вдыхает-выдыхает, когда машина останавливается у нужных ворот. Под дрогнувшими ресницами неуверенный взгляд.
— Зайдёшь.. на чай? — она облизывает губы кончиком языка; она нервничает, но не так сильно, чтобы бояться по-настоящему. В конце концов, может быть, ничего плохого не случится?
Случится — шепчет здравый смысл.
Мэри-Энн упорно твердит ему в ответ горячее нет.

[icon]http://s3.uploads.ru/JNHnT.jpg[/icon][status]sweet victim[/status][nick]Mary-Anne Rose[/nick][lz]<center><div="prlink"> Мэри-Энн Роуз, 20 ^y.o.</div></center> советует фильмы в видеопрокате, укрощает его диких зверей.[/lz]

Лейкбери очень маленький, чтобы потеряться в его трущобах, когда тебе семь, у тебя тугие блестящие локоны и классные бусики, а туфельки так не хочется пачкать — и ты стоишь, потерянная и оглушённая, и когда находится милый улыбчивый дяденька, поднимающий тебя на руки, ты ничего не боишься — всего лишь семь лет, откуда тебе знать-то, маленькая птичка?
Тогда Мэри-Энн везёт, мама появляется, визжит, орёт, ругается страшными словами и замахивается сковородкой? скалкой? какой-то кухонной утварью, и из окна дома высовывается любопытствующая голова. Маленькая принцесса падает в грязь и становится свинопасом, утирая лицо голубым шёлком безнадёжно испорченного платья.
Больше всего жалко, конечно, туфельки. Таких у Роуз ещё не было.

Сейчас у Мэри-Энн нет мамы под боком, которая вправит мозги глупенькой дочери, ей бы самой кто вправил, только некому, и Мэри-Энн слышит только откровенные стоны из спальни, когда приходит очередной ухажёр, и запирается в ванной — вода течёт, вода изменяется, одна маленькая капля скользит по телу и срывается вниз с соска с оглушительным грохотом. Мэри-Энн отводит взгляд, улыбается рассеянно и смотрит на Роя, закусив изнутри нижнюю губу.
Она не видит смысла отвечать на его реплику. Просто улыбается — снежная принцесса, роза, выдернутая из-под стеклянного купола, изрядно потасканная множеством жизненных переплётов, обломавшая шипы, но сохранившая аромат и неповторимое благородство.
Мотор перестаёт урчать, и Мэри-Энн становится одиноко, как будто вдруг остаётся без ласковой кошачьей спины под рукой, нежная шёрстка, тёплый бок; выходить в холод не хочется, но нужно пробежать всего несколько шагов, ещё и не в одиночку, и решиться на это так просто, не нужно ни о чём думать — просто улыбайся и падай ножкой в снег, чтобы тебя выдернули из него, как морковку из грядки. Руки Роя сильные. Мэри-Энн смотрит на его пальцы и думает о том, как здорово они справляются с вырезкой. С вырезами. С платьями. С... Роуз отводит взгляд — какая из неё роза, тут может быть только фиалка — и пускает демонов в своё сердце, а мужчину — в дом.

В тёмное чрево коридора, при свете похожего с каждым провинциальным домишком города, а в темноте достаточно загадочным и... обманчивым. Она касается Роя — и чувствует разряды тока, скользящего по тонким паучьим пальцам. «Это всего лишь свитер», — думает маленькая девочка двадцати лет от роду.
Девочка щёлкает выключателем и снова становится скучной-Мэри из видеопроката, щурящейся от слишком яркого после сумерек света. В прихожей теперь пахнет сигаретами, кожей и мужчиной — причём не таким боровом, а вкусным. Сладким, чуть терпким. Как брусничный тарт. Мэри-Энн снова улыбается — вот чёртова кукла, шипят ей вслед злые завистливые девчонки из параллельного класса, а ей пусто пусто пусто — и ведёт Роя в ванную, где не смотрит, совершенно не смотрит на его спину, потом на кухню. Обводит рукой всё их пространство — удивительно строгое, но всё же женское царство, и цветы на окнах, и роспись на посуде, и полотенца, и всё-всё-всё выдаёт, что тут готовят, пусть и нечасто, но всегда — с душой.
Это всего лишь чай, — думает Мэри-Энн, когда ставит чайник, а потом смотрит на Роя — глаза в глаза, самое серьёзное лицо, и просьба, срывающаяся с губ.
— Сделай что-нибудь специально для меня, — она говорит про готовку, а подразумевает... Конечно же, только и исключительно про готовку, просто улыбнитесь, мастер шеф, и приготовьте что-нибудь про маленькую розу, про тоскливую жизнь, про девочку, которая приходит в вашу чёртову закусочную каждый чёртов вечер, и ей не всегда хватает мелочи на чёртов безумно вкусный тарт. Сейчас Мэри-Энн готова съесть рыбу фугу, лишь бы это было из его рук.
Она срывает предохранители решительнее, чем это делала её мама, и уже уверена в том, что просто сегодня и дальше не было и не будет.
Рой поворачивается к плите, а Мэри-Энн достаёт чашки — глиняные, огромные, с шершавыми боками, такие... настоящие? в отличие от той фальшивки, которую демонстрирует она ему сейчас — и заварочный чайник. Достаёт, касается предплечья Роя кончиками пальцев

— гость занят их... очень поздним ужином, нехорошо его отвлекать.
— Я заварю травяной чай, только сначала... переоденусь, — лёгкий румянец смущения касается щёк, и Мэри-Энн выходит из кухни быстрым шагом, только не оборачиваться, а в комнате падает в подушку и тяжело стонет сквозь зубы, закусывая ткань. Роется в шкафу, но не находит ничего более подходящего, чем застиранная фланелевая рубашка и для неё, и для Роя (мало ли что), и чёрные леггинсы. Роуз сдирает с себя уличную одежду, как кожу, и прячется в рубашку, в которую могут обернуться две таких, как она, возвращается в кухню, достаёт травы, ягоды, сахар — ни дать ни взять колдует, и Рой усмехается, глядя на её приготовления, а Роуз в приступе озорства показывает язык.
Проводит кончиком по верхней губе, по нижней, и проснувшаяся змейка снова юркает в свою нору. Взгляд Роя становится тяжелее. Мэри-Энн прячется за паром от чайника и довольно улыбается сама себе. Её спасает Клаус, который трётся своим роскошным пушистым чёрным хвостом о джинсы Роя, об ноги Мэри-Энн и настойчивым хриплым мяуканьем напоминает о себе. Роуз смеётся — пришёл всё-таки, старый перечник.
— Рой, это Клаус, познакомься с ним, пожалуйста, — Мэри-Энн сама опускается на корточки и тянет за собой Роя, и он неожиданно поддаётся, даёт коту себя обнюхать — какой молодец. — Клаус, это Рой, не обижай его, ладно?
[icon]http://s3.uploads.ru/JNHnT.jpg[/icon][status]sweet victim[/status][nick]Mary-Anne Rose[/nick][lz]<center><div="prlink"> Мэри-Энн Роуз, 20 ^y.o.</div></center> советует фильмы в видеопрокате, укрощает его диких зверей.[/lz]

В любых условиях всегда нужно выбирать вариант, к которому ты не готов — так закаляется характер, так закалялась Мэри-Энн, раз за разом на конкурсах выбирая то, в чём совершенно не сильна. Научиться петь за два месяца? Сносный голос превращается в очень неплохой вокал, она старательно держит спину, заставляет себя держать ноты, ритм, уверенно смотреть в зрительный зал, пока между лопаток стекает струйка пота, прожигая солью незажившие ссадины: это девочка-пиздец стекала по стене голой спиной, когда от недосыпа, усталости, недоедания кончился разом весь кислород; а вот эта — здесь она умудрилась ободрать плечо, когда танцевала очередное па.
Под кружевами изящных платьев никогда не видно правды.

Мэри-Энн улыбается, пока не треснут губы.
Не запузырится кровь в уголке.
Пока не заболят скулы до того, что их сведёт, и эту улыбку невозможно будет отклеить.
Прошлое жрёт её, как Рой управляется с мясом — ловкие пальцы и острый нож проходятся по памяти Мэри лакмусовой бумажкой. Она забыла, каково быть королевой красоты;
она совершенно не знает, как быть королевой;
из неё не вышла даже принцесса.
Зато, снимись она в кино, вышла бы отличная мескалиновая девочка с этими её синяками под глазами, растянутыми майками, тонкими веточками взлетающих к небу рук.

Мягкая шёрстка Клауса скользит между пальцев, — Роуз рассеянно улыбается, подхватывает кота на руки (тот повисает недовольной ворчливой тушкой), — смотрит на Роя, но как будто насквозь, зная до количества точек узор на кухонной плитке и каждую царапинку на ручке шкафчика. Рой выглядит чужим здесь.
Рой нужен здесь до одури, до нехватки воздуха, до её последней вероятности глотнуть свободы. «Всего пять дней до Дня святого Валентина (бедный Валентин)», — вдруг вспоминает Мэри-Энн про себя и думает, — «Я сходила бы с ним на свидание».
— Ему можно, просто не дай ему откусить пальцы, — смеётся принцесса-мыльных-драм и отпускает кота к мясу: тот бежит, задрав пушистый хвост к потолку трубой, — Подсадишь кота на человечину, и что нам делать потом?

Рой одомашнивается, скидывая с себя слой за слоем, обнажая руки в переплетении вен, косточку на запястье, мелкие ожоги от масла по тыльным сторонам рук; Рой выглядит как Клаус на второй день пребывания в доме, когда тот уже опушился и перестал стесняться чего бы то ни было; впрочем, кажется, повар из закусочной ещё не готов обнаглеть настолько.
Кошачьей кристальной честности во взгляде ему уже хватает.

Мэри-Энн думает о дне всех влюблённых и перебирает сказочных героинь, примеряя на себя их образы: для Золушки у неё слишком хороши исходные данные, для Белоснежки их, наоборот, не хватает (эй, папа-король, плохая мачеха, где вы?), — но из неё выходит разве что сказочная неудачница.
Соус плавится и булькает; Роуз едва сдерживается, чтобы не запустить туда палец из любопытства, вместо этого всё своё любопытство она направляет на Роя — когда работаешь в видеопрокате, вольно или невольно оказываешься свидетельницей миллиона чужих житейских драм, как на экране, так и в режиме real-time.

Девочка не верит в счастье, зато верит в то, что такие вечера обязаны заканчиваться хорошо.
Она подбирает слова с осторожностью неопытного сапёра; пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста я не ошибусь, Господи?.. новичкам везёт.
Пахнет имбирём и корицей; сушёные ягоды клюквы пересыпаются в прозрачный заварочный чайник, одну из ягодок она успевает схватить, попробовать, разжевать — вкус-но — коричная палочка, свёрнутая в спираль, звёздочки гвоздики, кардамон; Мэри-Энн вытягивает у Роя из-под рук нож и застенчиво улыбается, нарезая имбирь маленькими аккуратными кружочками и ссыпая их туда же.
Залить горячей водой и дать настояться, добавить мёд или сахар по вкусу.

Мэри-Энн добавила бы любовь.
(или кровь,
если уж говорить о рифме)
Пока она замешивает чай на тайном влечении, разгорающемся вяло и неохотно, но неотвратимо, как горят отсыревшие, но подсушенные уже веточки, собранные на морском берегу.
Напиток богов, идеальный для мяса, зимних вечеров и первых свиданий разом (если не

задумываться о том факте, что первое свидание у тебя дома выглядит чертовски подозрительным — девочка, ты знаешь его меньше двух часов, а уже открыла ему свою кухню
и своё сердце.)
Мэри-Энн возражает, что знает его больше месяца. Его в отражении стеклянисто блестящих ягод на поверхности брусничного тарта.
Его в отголосках того блюда, которое она заказывала единственный раз в этой закусочной — кажется, это был бургер; возможно, салат или ещё один десерт, но Роуз грешит на мясо. Мясо у Роя получается отлично, это знают все.

у неё отличные тарелки
белые, большие, чтобы места хватило и мясу, (и тебе), и гарниру, и рисунку из соуса.
Она греет их под струёй горячей воды, обжигая пальцы, протягивает их Рою - тарелки, не пальцы, конечно же, а сама вздыхает и дует тихонько на покрасневшие кончики — на контрасте с белизной тарелки и прочей ладони выглядит почти
пугающе.
— Ты потрясающе выглядишь, когда готовишь, — Мэри-Энн не думает, она говорит, — Тебе идёт.
Урчание желудка вторит её словам, превращая простые звуки в серенаду а капелла.

Она сервирует стол со сноровкой официантки и нежностью домохозяйки: массивные тяжёлые приборы, керамические огромные чашки, чайник во главе стола, чуть кособокий горшок с суккулентами, тарелки, мясо, налить заварившийся прозрачно-карминовый чай, Рой.
Рой сервируется сам, какой молодец.

— Это очень вкусно пахнет, — Мэри-Энн наклоняется к мясу, успевшему отдохнуть после приготовления: кошачья домохозяйная возня занимает время, времени ускользающе мало. — Спасибо, Рой.

Роуз пробует и прикрывает глаза: ресницы решёткой покрывают бледные щёки, где до сих пор призраками ушедшего лета цветут едва заметные полупрозрачные веснушки; когда она открывает глаза, света уже нет. Совсем.
Привычно потянувшись к смартфону, Роуз смахивает пальцами несколько раз, создаёт свет, включая фонарик, и ловит взгляд Роя, — лихорадочный блеск и недоумение, едва ли не нарисованное в зрачках вопросительными знаками.

— Подожди секунду.
Мэри-Энн тянется к кухонному шкафчику: рубашка не так длинна, чтобы удержаться, и обнажает бледную кожу поганки на пояснице; развеселые разного размера красные свечи устраиваются на столе быстрее, чем Рой успел бы рассказать, как он стал поваром.
— Зажжёшь?

«Меня — уже».
Этого она, конечно, не говорит, сталкиваясь рукой и вспыхивая до кончиков волос от этой волны тепла, просканировавшей её тело на предмет слабостей, падает на стул на резко подогнувшихся ногах.
— Как тебе Лейкбери, Рой?
Отвратительная тема для разговора. Определенно.
[icon]http://s3.uploads.ru/JNHnT.jpg[/icon][status]sweet victim[/status][nick]Mary-Anne Rose[/nick][lz]<center><div="prlink"> Мэри-Энн Роуз, 20 ^y.o.</div></center> советует фильмы в видеопрокате, укрощает его диких зверей.[/lz]