— думаю, ты, — издевается без стеснения, — ты всегда отлично обо мне заботился.
ник огрызается, потому что это последнее, на что хватает сил смертельно раненому животному. осознание того, что он никогда и никому нахер не был нужен, ощущается именно так — раной, которая вызвала кровотечение, что рано или поздно его убьет. быть может, прямо здесь, на этой кухне. или еще хуже — в соседней комнате. она как предсказание о том, когда ты умрешь. любопытство и тягостное стремление к саморазрушению приводит тебя туда, чтобы на всякий случай было оправдание.

theurgia goetia

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » theurgia goetia » архив эпизодов » i fall to pieces


i fall to pieces

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

I'M NOT BEING MEAN, I'M JUST BEING ME
https://i.imgur.com/uFTtkTA.jpg
[июль 2012 /// эрин х джеймс х мясной сосуд /// пригород]

Отредактировано Erin Sutherland (2020-05-23 21:22:57)

+4

2

давайте, поможем эрин решить задачу.

дано:
стив за рулем старенькой шкоды смачно хватается своей жирной пятерней за бедро эрин, спрашивает как поживает ее отчим, кроет трехэтажным матом правительство и поворачивает на светофоре направо, аккурат к дому эрин — стив явно рассчитывает на продолжение диалога, как минимум в горизонтальной плоскости.
эрин судорожно открывает окно шире, затягиваясь пятой сигаретой подряд. языком ворочает никотиновую горечь, которая отображает то, как она себя сейчас чувствует на самом деле; невкусно, чужеродно, очень вязко под грузом душной действительности.
[джеймс выжидающий момента, чтобы выскочить из табакерки]

условие задачи:
— тебе надо осуществить доставку живого тела сюда, — правильно расставленные акценты, как смысл жизни джеймса нордли.
«ну, пожалуйста, не надо», останавливается в глотке, так и не достигнув пункта назначения.
сознание услужливо подкидывает в голову эрин воспоминания, оставляя на их прежнем месте жительства дыры с неровными краями. фантомные синяки и царапины саднят кожу то тут, то там. у сазерлэнд нет времени разбираться с этим, нет времени, чтобы втолкнуть все обратно на свое место; она послушно разевает пасть дверного проема и выходит на улицу.

решение:
нет задачи проще, чем очаровать стива — старый мудак любит все у чего процент алкоголя хотя бы около 40, худые женские ноги и ощущать себя всемогущим богом. эрин услужливо предоставляет ему желаемое: «удачно» поздним вечером сталкивается со стивом возле его любимого бара, хлопает ресницами и мягким голосом сообщает «меня друг бросил, до дома далеко, а автобусы еще не ходят», натягивает максимально невинное лицо, ковыряя асфальт носком ботинка.

(любой человек с iq выше шестидесяти уже заподозрил бы неладное, только не стив, у которого знания ограничиваются начальной школой и заученным меню трех самых стременным пабов эдинбурга)

эрин цепко сжимает пальцы в карманах куртки, выжидая реакции мужчины.
— так давай, я тебя подвезу. — стив кривит пасть в хмельной улыбке, зрачки сужаются от грязных мыслей. даже не пытается скрыть.
сазерлэнд усаживается в машину, хлопая дверью, стив заводит ее и срывается с места.

(с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет, у них не будет хэппи энда, у стива — не будет)

когда они добираются до конечного пункта и вылезают из тачки, стив присвистнув выдает:
— ничего себе хоромы!
— остатки былой роскоши семейства сазерлэнд. — эрин пожимает плечами, засовывая руки обратно в карман куртки.
она подходит к стиву и через силу давит мягкую — насколько она, вообще, умеет это делать — улыбку.
— внутри не так роскошно, как снаружи, но тут есть винный погреб. с него и предлагаю начать. — она чуть прикусывает нижнюю губу и смотрит на мужчину исподлобья. — за встречу, так сказать.
стив ухмыляется, по-хозяйски прижимая эрин ближе к себе.

(любой человек с iq выше сорока уже бежал бы со всех ног, но стиву не хватит мозгов, чтобы даже вспомнить имя королевы)

— поможешь мне выбрать виски? — эрин уворачивается от объятий, хлопая ресницами и создавая вокруг себя образ тупой блондинки. — мне одной идти туда страшно.
— ко-о-о-о-нечно, пойдем, малышка. — он не желает обращать внимания на ужимки сазерлэнд, снова прижимает ее к себе. — дядя стив тебе поможет, пойдем скорее.
как в самом пошлом фильме с рейтингом 2 из 10, он отвешивает эрин громкий шлепок по попе, подталкивая ее вперед. она послушно входит во двор хихикая. они быстро добираются до хозяйственной постройки. эрин заботливо (читать: предусмотрительно) пропускает его вперед и указывает рукой в нужном направление.
— вот в эту дверь, да.
пока дядя стив открывает дверь в погреб — собственную могилу — эрин хватает монтировку с полки, пряча ее за спиной.
пока они спускаются по узкой лестнице стив успевает пару раз пощупать эрин то за талию, то за грудь; сазерлэнд снисходительно спускает ему это на тормозах, ведь монтировка у нее в руке за спиной, а ступенек осталось всего ничего.

ответ:
на последней ступеньке загривок дяди стива встречается с монтировкой джеймса нордли, чье лицо он даже не успевает разглядеть, падая навзничь.
— ну как? я справилась на отлично?

(всем бы стоило вести себя нормально и тогда все было бы хорошо)
(это не месть, это предупреждение, эрин просто очерчивает территорию, где сможет дышать свободно)

Отредактировано Erin Sutherland (2020-04-13 01:22:00)

+4

3

джеймс перекинул монтировку в другую руку и поддел тяжело опавшее тело носком ботинка. клиент был почти готов к продолжению вечера, правда, собственной роли он обрадовался бы едва ли. с одной стороны, ему предстояло стать учебным пособием для героини своих влажных мечт, с другой, от такого урока его не спасёт даже трижды произнесённый «флюгегехаймен».

— вряд ли он был в силах тебе отказать, — буднично обронил джеймс, заправляя за ухо выбившуюся прядь, — всё было в порядке?

он намеренно не стал ждать ответа, давая понять, что похвалы она не получит — использование базовых природных навыков не в счёт, да и потерпеть неизбежные приставания отвратного экземпляра условно мужского пола на фоне шестибалльной волны вьетнамских флешбеков [срок хранения: бессрочно] — не такая уж и проблема. здорово воспитывает стойкость и нивелирует завышенные ожидания от жестокого, жестокого мира вокруг. особенно, если ступаешь на скрытый путь, по которому ходят лишь в одиночку.

педагогика, безжалостная ты сука.

само собой, его коротило от одной лишь мысли, что эта живописно распростёртая херня из человека наверняка успела позволить себе лишнего. само собой, ему хотелось успокоить эрин, пускай та и закрылась привычным заслоном невозмутимости, вторя инстинктам, вшитым проволочной нитью прямо в русла её кровеносных сосудов [эпикриз: прорастание необратимо, хирургическое удаление невозможно]. джеймс не прекращал украдкой считывать давно расшифрованные сигналы, мысленно прикидывая градус закипания взрывоопасной смеси. хорошо скрываемое напряжение перетряхивало эрин волной озноба, несмотря на жару, и простое бережное касание вполне могло бы его облегчить, если бы не поставленная задача. всё же, он решил повременить. прицельная инъекция чётко отмеренного разочарования сулила заметно повысить шансы на успех, подстегнув внимание и сгустив волю, выгодно оттеняя набившее оскомину «оставайтесь предельно спокойны» из всех руководств для начинающих демонологов. если бы те, конечно, и вправду существовали.

джеймс обогнул тело и указал на каменный пол, сплошь покрытый аккуратно выведенными символами:

— ты не закончила печать. продолжай. я проверил круг, пока тебя не было, там всё верно.

он отвернулся, отошёл к столу и принялся неторопливо зажигать толстые, пахучие свечи. эрин хорошо усвоила атрибутику призыва, но собственноручно его ещё не выполняла, неизменно играя роль любознательного зрителя. джеймс не сомневался в успехе её первого причастия — и сосуд, и демон были недостаточно сильны, чтобы создать им существенные проблемы. он кивнул куда-то в сторону, призвав эрин отыскать ритуальный нож. приключения незадачливого гостя грозили начаться с минуты на минуту:

— нанеси побольше знаков его кровью. дагон это оценит.

— справишься?

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:01:21)

+3

4

«закончи печать, нанеси больше знаков кровью» — ком обязанностей разматывается, разматывается и сужается до мизерного. эрин привычно закатывает глаза, лениво отходит в сторону — джеймс тащит еще живой кусок мяса с биркой «стивен» в круг.
— как можно быть таким, — бормочет и косится на мужскую фигуру, — занудой?

сазерлэнд на пятках разворачивается лицом к полкам, выискивая заветный ритуальный нож. она поднимается на цыпочки, вытягиваясь струной, тянет руку на верхнюю полку.
— знаешь, в педагогических целях, — довольно улыбается, нащупав заветную рукоять ножа, — можно разок и похвалить своего ученика.
по привычке эрин в конце предложения фыркает, заходит в круг и легким движением руки оставляет в руке стива дырку.
(однажды дядя стив так сильно сжимал руки эрин, пока отчим отрабатывал на ней удары, что сломал ей руку в двух местах — пришлось ставить спицы; стиву придется вставить кое-что похуже спиц)

почти что с будничной педантичностью: линия тут, тут закорючка, тут латынь, тут крестик — тут череп и гроб для стива; эрин вырисовывает печать, силясь вырезать лишнее из своей головы.
хохот отчима, с полумесяцем из чернозема ногти стива, впивающиеся в ее кожу — дергает плечами, словно обратно заталкивает в себя ядовитые шипы. когда эрин заканчивает печать, жертвенный ужин для демона начинает подавать слабые признаки жизни.

вообще-то, чтобы призвать демона нужно несколько вещей: например печать, кровь, благовония, круг, в конце концов, и самое сложное — белый шум в голове. несложно догадаться с чем у эрин большие проблемы.
она прилежно прожевывает все формулы — садись, пять. проблема в том, что у изнанки, как и у обитающих там сущностей, есть свой характер — и порой создается впечатление, что пасть она разевает только по принципу «а что взамен?» (правильное впечатление, кстати).
спасибо джеймсу, который максимально истончил завесу, но даже это преимущество дает сбой в случае с эрин. иногда и самые мелкие отрыжки энтропии-мамы имеют свойство показывать характер и выкаблучиваться на ровном месте.
изнанка сопротивляется не желая выплевывать дагона и закрывать пасть, из которой подтекает черная слюна аномалий. где-то на периферии сознания шелест листвы органически вплетается в саунд сбитого дыхания эрин.
сазерлэнд мобилизует внутренние ресурсы, отрывая по кусочку за раз от мякиша себя, когда дагон все-таки показывается. глотка, когда-то принадлежащая дяде стиву, раскрывается в нечеловеческую ширину и взрывается животным клекотом.

(первое правило в учебнике «демонология для чайников»: не ссать. тем более не ссать, когда пути назад нет. не вовлекаться, эмоционально не размазываться по кругу и не двигаться — шаг влево, шаг вправо и тебя утащит в самое пекло)

когда дагон с гримасой, отдаленно напоминающей лицо стива, и диким ревом тянет загребущие руки к шее эрин, та непроизвольно подпитывает изнанку эмоциональной жижей из вьетнамских флэшбеков. однажды отчим со стивом душили ее до потери сознания раз семь.
вдох выдох. веки плотно укутывают гляделки. нервные сигналы посылаемые в мозг зажевываются с омерзительным звуком, запинаясь друг об друга — поганой метлой и за пять лет не выметешь все токсичные мысли из своей головы.
дагон, видимо еще не до конца овладев опорно-двигательным аппаратом стива, неловко, но грубо и жестко хватает эрин за плечи и трясет ее, будто тряпичную куклу, она только и успевает, что скрести носками пол.

АЛЯРМА!

— сэр учитель херов, может закончите уже долбиться в глаза и подсобите? я тут не вывожу.

Отредактировано Erin Sutherland (2020-04-13 16:33:29)

+3

5

призванный был спроважен на изнанку ещё до того, как успел освоиться в новом теле. неуместный поток сарказма со стороны эрин говорил лишь об одном — ей не справиться, дальше медлить не стоит. джеймс выдохнул её имя с различимой досадой, приблизился и положил руку на лоб внезапно ожившего любителя тесных тактильных контактов, после чего произнёс приказ и грубо подтолкнул его в сторону. лишившись программы-оператора, полуживой бедняга стив совсем обмяк, неуклюже подался вниз и рухнул оземь, как мешок с овсом, гулко приложившись об каменный пол своим крепким затылком. звук вышел естественный и ужасающий одновременно. по коже отчего-то пошли мурашки. сознание милосердно его покинуло, очевидно, не выдержав надругательства над тонкой организацией. может, оно и к счастью.

после изгнания стало немного теплее. лёгкий сизый дым трав и пламя свечей перестало закручивать хитрыми восходящими спиралями, исчезли посторонние звуки. постепенно стали стихать и хаотичные подёргивания фона в области бокового зрения. демон пулей улетел домой, взволновав вспоротую действительность последним импульсом своей энергии. грань ещё штормило, а вместе с ней и весь каменный подвал, но эти угасающие эффекты уже не несли в себе никакой угрозы, чего не скажешь о липком страхе, который щедро проистекал из источника в полуметре позади джеймса и затекал в рецепторы едва ли не физически.

он взял лицо эрин в свои руки и повернул его к свету — искусственный полумрак за его спиной уже порядком рассеялся, позволяя заглянуть в глаза и различить там не только отблески тлеющих угольков испуга.

— эрин, выдохни, у тебя получилось.

он улыбнулся краем рта, привлёк сазерленд к себе и принялся мягко поглаживать её волосы. порой она реагировала на этот простой жест излишне бурно, никак не даваясь в руки, словно мелкий зверёк, ненароком загнанный в угол, но его непробиваемое спокойствие в такие моменты действовало подобно гипнозу. в то время как обычные человеческие особи разной степени повреждения выдавали реакцию «бей или беги» лишь на очевидные угрозы, эрин нередко встречала ею даже проявления заботы, инстинктивно готовясь к боли, которая неминуемо наступит после. возможно, ей потребуется ещё пара лет диалектической терапии, животворящих истерик, нежности в мелочах и хорошего секса без принуждения, прежде, чем вся эта дурь, наконец, вытечет наружу, давая шанс заняться лечением ран, которые слишком долго полнились гноем.

— мелочи ещё дошлифуешь. технически всё верно, но... — джеймс отстранился и снова заглянул ей в лицо, чуть промедлив с окончанием фразы, — насчёт концентрации ты и сама знаешь. и, если становится опасно, нужно бить по носу, — он усмехнулся и провёл большим пальцем по её щеке, — ты же помнишь формулу успокоения. это твоя лучшая защита. так что, сперва гаси ею, а потом пугайся. если не выйдет, хотя бы время выгадаешь.

всего несколько минут назад он наблюдал за каждым её движением, не выходя за пределы круга, нахмурившись, цепляя глазами неуместные алгоритмы, которые прослеживались лишь на уровне языка тела. эрин продолжала играть роль маниакально целеустремлённой отличницы, воспроизводя упрощённую технику «учебного» призыва с точностью до последней ноты, но что-то в её поведении продолжало упорно его настораживать. новички были склонны мешкать, забывать, путаться и просто бояться, сводя на нет всё своё самообладание, но в случае с эрин проблема явно заключалась в чём-то ином. она вгрызалась в задачу с наскока, играючи, не оставляя сомнений в успехе, но процесс раз за разом оказывался подпорчен действием какого-то неуловимого дефекта. джеймс не понимал, был ли то дефект её собственной прошивки, не подлежащей перезаписи или, всё-таки, обыкновенная неопытность в не столь типичном проявлении. в этот момент эрин могла без труда считать сомнение в его голосе и взгляде, но джеймс предпочёл не делать скорых выводов, не развивать тему, не продолжать мысль, поскольку сам ещё не знал, чем ему оперировать.

он отвернулся, поднял с пола нож и краем глаза заметил, что их приятель снова принялся оживать. ей-богу, ничем не возьмёшь такую форменную блядь, ни монтировкой, ни демоном, ни прицельным пуском ядерной боеголовки — всё равно будет цепляться за кромку кратера своими опухшими артритными пальцами. впрочем, не беда, мучиться ему оставалось недолго.

джеймс обошёл эрин сзади и аккуратно вложил испачканную кровью рукоять в её ладонь, затем устроил руки у неё на плечах и тихо произнёс на ухо:

— а теперь вспомни всё, что он с тобой сделал.

[если кого-то берут сомнения в правильности подобной терапии, он может любезно пройти нахуй]

— жить ему больше нельзя, да и не за чем. я же говорил тебе, что от проблемных сосудов приходится избавляться? придётся довести дело до конца.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:02:05)

+3

6

джеймс нордли — морда кирпичом 24/7 — едва ли спешит, но все же помогает эрин, отправляя тварь домой. он выводит эрин на свет, удушающе ласковый тон должен успокаивать, но сазерлэнд только сжимает кулаки, оставляя на ладони лунки от ногтей. запустить бы их заворот рубашки.
за перечислением плюсов следует логичное перечисление минусов — в данном случае одного, который едва ли не стоил ей жизни. густая тишина, молчание сжиженное до асфиксии, подбирающееся к горлу удавкой. стоит только открыть рот — и правда хлестнет кнутом по острым скулам. эрин молчит.
липкое, въедливое, коварное в своей основе, распускающее щупальца, до зуда щекочет где-то в диафрагме, как наказание за слабость. сазерлэнд поджимает губы и опускает глаза, прячась от разочарованного взгляда джеймса.

на помощь приходит стив, издающий булькающие и едва уловимые признаки жизни (читать: жалкая попытка). у таких, как правило, нет ни души, ни совести, только задор и гнилое желание выжить во что бы то ни стало.
джеймс щелкает переключателем — вспомни все, что он с тобой сделал — инстинкт берет верх над обычной человеческой хандрой, наполняя вены кипящим и нездоровым бешенством. мокрая от крови рукоять лежит в ладони будто влитая; адреналин давит на эрин похлеще рук джеймса на ее плечах.
кажется, что внутри уже ничего не щелкает, безумие в уголках рта уже не пенится и ничегошеньки не сбивает дыхалку.
терпения у эрин, как у голодающего африканского ребенка перед столом с едой — она не уверена, что ей можно, но на одной курице не остановиться. ошметки дяди стива — словно курица для сазерлэнд, стойкий запах пряных специй, золотистая корочка.

на окраине сознания бьется в истерике человечность эрин, она укрывает ее одеялом из болезненных воспоминаний, стараясь увернуться. болевой прострел дробью бьет сразу и в затылок — она не может.
логика, чувство справедливости, желание возмездия яростно скандируют «убей». месть шепчет на ухо «хочешь, наклей на него фотку отчима». эрин жмурится, сжимает сильнее кинжал, поворачивается к телу, потому опять отворачивается — джеймс смотрит, лицо традиционно кирпичом. сазерлэнд перекладывает нож в другую руку.

— ах ты ж ёбаный свет, — эрин замедляет скорость движения по хаотичной траектории, закрывает глаза руками, удерживая нож между пальцев (сейчас похожа на ребенка, который свято верит, что если он не видит, то и его никто не видит).  — простите, сэр учитель, мне очень совестно за свое всратое малодушие, нет, то есть да, блядь, блядь, блядь, блядь.

горло дерет вырывающийся лай, внезапно возникший синдром туретта. хвосты не начатых вслух фраз ломают верхние позвонки с1, с2 и с3. эрин громко выдыхает, ставит движения на паузу и скрупулезно собирает по крупицам безразличие — она должна, рукоять ритуального ножа лежит в ладони, как влитая.

+3

7

— прекращай язвить, а? иначе закрою с ним до рассвета и развлекайся, как хочешь.

порой её хотелось просто прибить. выключить. достать батарейки. поставить на паузу, как дурацкое телешоу. чем хреновее была обстановка, тем сильнее срывало с петель тот несчастный хлипкий вентиль, который удерживал за собой неисчерпаемый поток наваристого месива из острот, отборной придури и сущей невыносимости. в иной ситуации он бы велел эрин отстать к чёртовой матери и сходить посушить клыки на свежий воздух, но не теперь. нынешние обстоятельства полностью её оправдывали, поэтому приходилось стоически сносить все истеричные выпады один другого краше. джеймс со вздохом отошёл в сторону и уселся на край стола, внимательно наблюдая за становлением юного ассасина. несмотря на столь богатую историю высоких взаимоотношений между этими двумя, он, признаться, не исключал возможность провала в самый последний момент. проклинать, огрызаться и грозить расправой можно было сколь угодно — взять в руку нож и перерезать горло, рассекая слои один за другим, было делом совсем иного уровня и сорта.

— если подождёшь ещё, он, поди, совсем очнётся. в глаза придётся смотреть, — джеймс взглянул на неё и пожал плечами, — или ты так и рассчитывала? — его голос был безукоризненно чист от сарказма, но искренность сказанного всё же вызывала сомнения.

при виде метаний эрин он предсказуемо наткнулся на осколочное воспоминание о том, что его собственное дебютное убийство было чересчур смазано опьяняющим аффектом, и единственное, что он почувствовал сразу после — это страх оказаться раскрытым. массированная атака совестью, как водится, настигла куда позже и скрутила так, что оставалось лишь скулить и терпеть, пока отпустит. годков, этак, через несколько, с одной поправкой — потенциальной жертве эрин действительно было, за что отвечать. если бы не обязательный пункт программы в виде боевого крещения, джеймс предпочёл бы подвесить ублюдка под потолок и оставить его на забаву периодически заглядывающим демонам, скрашивая безвременье пытками в лучших традициях слэшеров и любезно подпитывая бедолагу внутривенно, чтобы раньше времени не издох. с её отчимом было на порядок сложнее — окажись он на месте стива, пожалуй, решительности сыскалось бы на порядок больше, да только скорая расправа неминуемо бы окончилась тупиком смазанного послевкусия. месть ощущалась ярче, будучи растянутой на годы. мгновенное убийство грозило оставить за собой лишь зияющую пустоту.

но детку стоило порадовать, здесь спору нет. пускай прощупает свои границы и закроет парочку болезненных гештальтов. в случае с эрин и её великолепными проблемами с головой это пошло бы ей только на пользу.

он перевёл взгляд на жертву впервые с момента изгнания и прошёлся по ней совершенно бесстрастным взглядом. этот убогий человек наверняка хотя бы раз в своей никчёмной жизни был в чём-то хорош, успешен или даже полезен — не бывает среди людей абсолютного книжного зла. совесть молчала мертвецки, жалость не смела поднимать голову, покорно уступив всю сцену безразличию с лёгким оттенком злорадства. джеймс знал, что призыв демона сам по себе был достаточным наказанием, но обрывать стоп-кран на середине пути было просто бессмысленно.

— решайся, эрин. чем больше медлишь, тем сложнее.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:02:28)

+3

8

монотонный голос и расслабленная поза нордли не добавляют храбрости в легкие эрин. в голове возникает паскудная мысль — может опять малодушно сбежать от проблем? просто героями, видимо, рождаются. сазерэнд совсем из другого теста.
это-все-блядь-слишком.

вообще-то, эрин умеет запирать эмоции в шкафу, думать трезво и даже шутить, отколупывая человекоподобные ошметки со стен, но в данный момент ей тяжело протолкнуть вниз по глотке комок угрызений. она снова цепляется взглядом за джеймса. решайся — говорит он, а на деле свежует ее наживую; сейчас не до осмыслений, не до перестановки фигурок ценностей на окраинах полушарий — говорит рассудок.
сазерлэнд послушно решает договориться с совестью позже, вынося ее за скобки — наклоняется и с размаху пробивает ножом левую часть шеи дяди стива.
на секунду ей кажется, что острие клинка вот-вот должно выйти справа, потому она все еще давит со всей силой, но ублюдочный кусок мяса умудряется даже тут разочаровать ее.
на секунду мир эрин сазерлэнд замирает, ей кажется, что губы стива дергаются в насмешливой улыбке. таким мудакам ничего не сделается от простого удара, хоть теркой натирай лицо, все равно будет щерится — зверье. в конечном итоге, страдать будешь только ты.
потом эрин чувствует горячую, густую кровь на своей руке, открывает глаза шире, чтобы убедиться. сдох.
она выдергивает нож из мягкой плоти быстро, чтобы не заострять внимания на деталях — мышцы, мозаика сосудов и артерий, кожа, как будто от брикета сливочного масла отрезали половину.
хорошо — но абсолютно абсурдно.

она поворачивается к джеймсу, который стоит в той же самой позе, только теперь между ними будто временная аномалия: эрин прожила по ощущениям целый год, а нордли всего лишь минуту.
— не знаю даже, — уголки губ осторожно тянутся вверх, будто спрашивают «можно нам сюда?». — кем теперь тебя считать: ахуевшим наставником или ахуенным психологом?
каждый раз открывая рот, эрин, будто дергает псину за усы, не надеясь выжить в этом абсурдном трагикомизме.
она костным мозгом чует, что джеймс, вот это, вот, все, устроил исключительно из лучших побуждений, у него был план и даже план б. только почему-то смотреть ему в глаза все равно не может.
— упакуй его сам, пожалуйста.
со смачным лязганьем укладывает ритуальный нож на столик и пробкой от шампанского вылетает во двор.

на улице хлещет, как не в себя — да чтоб вы все поутопали нахер — эрин складывает ладошки лодочкой и подставляет их под дождь. кое-как смыв кровь с руки, она находит себя в сосредоточенном прикуривании отсыревшей сигареты. наконец, n-ая попытка увенчалась успехом и сазерлэнд жадно затягивается.
сводящие с ума фантомы-воспоминания не уходят никуда (щелк — отчим яростно кусает ее за плечи, имея сзади; щелк — пустое и мертвое тело стива с дырой в шее). они сплетают нервные окончания с ее кровеносной системой, по которой хочется пустить то ли кипяток, то ли героина дозу. выразительное молчание прерывается судорожным выдохом — глухая ночь откусывает от эрин сочные куски, разбирая на человеческие запчасти, глотает и не давится даже.

(щелк — у стива дома пожелтевшая фотография мальчика в рамке без стекла; щелк — из дыры в шее стива вытекает кровь)

со временем образовавшаяся короста, с переменным успехом выдающая себя за заживший струп, слетает, обнажая не заживший гнойник сморщенной души эрин. ноги сами сгибаются в коленях, а ладони закрывают лицо — изнутри рвется почти утробное рыдание (от облегчения? процентов на восемьдесят — да).
ни один мускул на ее лице не дергается, когда на улице показываются джеймс со стивом. сазерлэнд будто ставит заслонку внутри себя — паникой она еще успеет догнаться, когда придется копать.
— у тебя сейчас такое выражение лица, будто ты хочешь кого-то убить. — эрин делает взмах слипшимися ресницами — она и не заметила, как дождь перестал лить — чуть пятится назад, на безопасное расстояние, если вдруг джеймс и правда решит кого-нибудь убить.
сазерленд хочет забраться пальцами под рубашку нордли, поискать там желанный покой, например. но она ставит заслонку и на это простое желание, потому что  даже оно в рамках данных обстоятельств может привести к непредсказуемым последствиям.

впуская в свой гнилой мир человека, надеясь, что он не будет воротить нос от запаха гнили; что он другой. на что ты надеялась?

Отредактировано Erin Sutherland (2020-04-15 23:06:34)

+3

9

умница.

нож гулко бьётся о столешницу, капли цвета давленной вишни ложатся хаотичным узором. если ублюдок рассчитывал предстать пред очи господни, его ожидают плохие новости. седьмой круг по данте, третий пояс, билет бессрочный. инфернальное сафари без начала и конца стартует с оборванной линии пульса на счёт три, два...

один.

эрин не ждёт ответа и джеймс лишь усмехается ей в спину, провожая взглядом до дверей. она вполне могла вытряхнуть из тёмных застенков давно усохшее милосердие — сплошь пыль, паутина и мёртвые насекомые — или резво избавиться от проблемы, хлопнув дверью чуть-чуть пораньше, и оставить их со стивом наедине. в сотый раз ослушаться, показать характер. разочаровать его так, как никогда прежде, но выйти из игры без потерь. задумчиво глядя сквозь тело, он всё ещё гадает, что оказалось сильнее — ненависть или желание угодить, и докуда на самом деле простираются границы его власти. [тебе не страшно с самой собой? он приказал тебе убить и ты убила] можно поставить точку прямо сейчас — выждать, пока изнанка успокоится, сообразить приказ похитрее и избавиться от трупа, не пачкая рук. подменить случайные свидетельства пустотой, перерезать все компрометирующие нити. поздравить эрин с гибелью добродетели, позволить забыть всё «как кошмарный сон». привести в чувства. пожалеть. сберечь свою девочку. сыграть в заботливого отца.

или взять за волосы и опустить под воду. заставить прочувствовать всё до конца. утопить в сомнениях, изрезать памятью, вогнать в совесть по самые локти. держать силой, пока в лёгких не кончится воздух, а сердце не вытолкнет в вены последние перегнившие отходы памяти. дать утонуть на долю секунды, а после резко вырвать со дна и пожалеть так, чтобы запомнилось.

забота на грани вивисекции.

он оттолкнул тело в сторону и вскинул голову с шумным вдохом.

труп, прочно укутанный в плотную плёнку, мигом лишился имени и прошлого, превратившись в списанный сценический реквизит. тому, кто принёс столько боли, теперь оставалось лишь разложиться до аммиачного мыла где-нибудь в богом забытой глуши. к несчастью стива, его терзания были ещё не закончены. эрин предстояло принять ещё одно решение и подвести жирную черту под всей его бесполезной жизнью. интересно, обрадовался бы он, узнав, что в последний путь его проводит именно та, на кого он так самозабвенно дрочил в тайне от наскучившей супруги?

дождь прошёл очень кстати. пускай жара отступила лишь отчасти, дышать всё равно стало куда как легче — уже не казалось, что втягиваешь носом едва-едва сваренный горячий яблочный джем. вокруг угадывался тяжёлый аромат цветущих диких лилий — нагретые солнцем и вымоченные дождём, они испускали предельно приторную сладость. простой и прозаичный дым сигареты эрин на этом фоне казался чем-то исключительно инородным.

джеймс бесцеремонно сбросил тело на мокрую траву, едва показавшись на поверхности. под плёнкой прокатилась натёкшая кровь.

— неужели? — он взглянул на вымокшую сазерленд не то с издёвкой, не то с раздражением, — грязно сработала, пришлось убирать.

если бы не запоздалая ухмылка, его упрёк вполне можно было принять всерьёз.

ключи от машины стива предсказуемо обнаружились в кармане брюк, сам стив был готов хоть куда. справедливости ради, не то, чтобы его спрашивали. джеймс прошёл мимо эрин в дом и взял в прихожей спортивную сумку. моток верёвки, фонарик, нож, свежая рубашка, вода и ещё кое-что по мелочи. оставалось забрать пару вещей из гаража и можно было выезжать. чуть больше часа на север, в сторону бирнама, на южный берег реки тей, подальше в дебри к месту последнего упокоения. выходя из гостиной, он ненароком ухватил краем глаза призывно приоткрытую створку бара, подумал немного и бросил к вещам непочатую бутылку «касамигос».

— ну что, сжечь, утопить или закопать? решай.

он захлопнул багажник, прикрыв тело замусоленным старым одеялком, которое обреталось там же, среди прочего барахла, оставил вещи на заднем сидении и открыл пассажирскую дверь, любезно приглашая эрин совершить ещё одну поездку в элитной колымаге условно-среднего класса, которая ей, без сомнений, страсть как понравилась. она была должна довести своё дело до конца и джеймс усердно следил за тем, чтобы ни одна обязанность не осталась упущенной.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:02:54)

+3

10

тишину распарывает звук падающего предмета. тяжелый, грузный. две ноги, две руки и поплывшее лицо напоминающее стива прикладывается, наконец, затылком о каменный бордюр — опредмеченный дядя стив распластывается по горизонтали в своем переработанном саване (мы за разумное потребление, гринпис будет нами доволен!).
эрин щерится от слов джеймса, потом ее чуть попускает, когда он выдавливает ухмылку в конце предложения (спасибо, конечно, но можно в следующий раз не трепать нервы?) — эмоциональные американские горки и не думают подходить к концу, не без помощи нордли.
до эрин доходит очень простая истина — теперь очень легко со всем покончить (или ошибиться?).
и почему, когда существование двух самых важных (не)людей в ее власти, сазерлэнд чувствует, что в угол загнана именно она?

щелк — волокнистые нейромагистрали канализируют настоящее с картинкой ее шершавого прошлого — отчим бесцеремонно зажимает ее нос, чтобы эрин открыла рот и он смог вставить свой член.
щелк — сублимированная копия отчима лежит в мешке в саду джеймса.

между пальцев начинает жечь, поэтому дотлевающий окурок описывает амплитуду, силясь попасть в железное ведро возле входа в подвал — мимо, нордли будет недоволен. степень иронии раздвигает кожу вокруг рта эрин, собирая морщины, словно кулисы в театре.
джеймс выходит из дома, упаковывает мертвую часть её прошлого в тачку, пока та с нескрываемым шумом движется по гравийной дорожке. здесь сазерлэнд должна была осесть в мокрую траву, словно к ней пришло озарение, сожаление, совесть. должна — но не стала; хорошая лошадь в середине гонки не тормозит и не валится на бок, хорошая лошадь испускает дух только после пересечения заветной ленточки finish.

щелк — однажды этот мудила перепутал эрин с пепельницей, и ему это так понравилось, что утром в доме не осталось ни одной пепельницы, только та, что была на летних каникулах.
щелк —  завернутое месиво из костей, жира и экскрементов — стив — лежит в багажнике своей собственной машины.

сжечь, утопить, закопать — цепь замыкается — обыденный день рядового на невидимом фронте. каску сдвинь, а то виснет на ушах.
— выбери сам, у тебя опыта в этом явно больше. — голос предательски завышает тональность, превращая просьбу в драматический фарс вместо очередной насмешки (идеальная картинка безразличной эрин дает еще трещину). сазерлэнд морщится, как от стеклянной крошки, застрявшей на гландах — не выплюнуть, не проглотить.
послушно усаживается в машину на уже знакомое место, закуривает очередную сигарету, попутно открывая окно — механическая ручка скрипит, словно вот-вот испустит дух вслед за своим хозяином в багажнике. высунув часть морды в окно, эрин опустошает легкие, выпуская дым наружу; смотрит на нордли снизу вверх, будто ждет (просит?), когда тот ее схватит за нос.
— будь моя воля, я бы скормила его отчиму, но такой вариант ты мне не предложил, так что давай сожжем.

щелк — тяжелая пряжка на ремне отчима оставляет выбоины на бедрах эрин, зубы превращаются в крошево, так сильно она их сцепила, чтобы тупо не закричать и не доставить лишнего удовольствия этой отрыжке человечества.
щелк — сазерлэнд реабилитирована, мудрая и взрослая личность

в тачке с джеймсом и телом с перспективой в ближайшее время превратиться в горсть пепла. эрин спокойна. безмолвнее буддийского монаха, обливающего себя бензином на заправке.
— ты взял что-нибудь выпить? — резкий поворот головы в сторону нордли, бычок вылетевший в окно на скорости 100 км/ч. — сама посмотрю.
сазерлэнд не церемонясь хватает пятерней сумку и начинает в ней рыться. к счастью, бутылка оказывается почти на поверхности, а львиная доля содержимого бутылки быстро оказывается внутри эрин.
действие у текилы мгновенное — притупляет боль и совесть, оставляет веселье и агрессию; яремная вена перестает трястись судорогой эпилептика, тело секунд на десять становится похожим на сахарную вату. следующий вдох активирует организм, ноги упираются в пол тачки, будто давят на фантомную педаль тормоза — поздно.

— как дела? — рот склабится в алкогольной ухмылке, сил поворачивать голову в сторону нет;  фонари на обочине уже поплыли и слились в одно бензиновое пятно в небе. — сейчас кажется лучшее время для душещипательного разговора, где ты разложишь меня по полочкам, уймешь огонь в моей душе, а потом мы сожжем стива и предадимся животным инстинктам.

нет места необоснованной агрессии.
сукасукасука тупаятытварьэринтупая.

— ну давай, наркоз для душевной лоботомии я уже приняла. — у эрин всегда было плохо со словами «стоп», «пауза», «тормоз», «остановись».
где-то на стремительно окисляющейся кайме личности надрывает связки то, что еще не забыто, но уже не используется; джеймс наверняка тоже это слышит, он всегда со спокойно-скучающим видом читает ее, словно книгу.
сейчас у них апогей.

Отредактировано Erin Sutherland (2022-01-15 23:27:16)

+2

11

— насчёт «скормить отчиму» варианты есть, — он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида, а затем на колени эрин, — как раз такой ты и выбрала. бензин даёт где-то тысячу триста градусов, но глубоко прожигать не будет. труп целый, не по частям. даже если жечь на газу, останется ещё килограмм шесть костей.

а ещё великолепное чувство триумфа и охуенная гора пепла.

— короче. без крематория нормально не сжечь, только побаловаться. да и вряд ли ты хочешь караулить его до утра. так что, можешь накопать себе останков, потом справишь отчиму передачку с домашней выпечкой. профит.

джеймс вытащил зубами сигарету из похудевшей пачки, бросил её через плечо назад, закурил и вернулся созерцанию пустынной трассы, в то время как на соседнем сидении начал свою работу выездной филиал бара для одного-единственного посетителя. с пойлом он, естественно, не прогадал. в день, когда эрин откажется от выпивки, немедленно разверзнется земная твердь, поспешно воскреснет иисус, шотландия мигом обретёт независимость, а по центральным каналам выступят иллюминаты. ах да, ещё официально запретят иммиграцию. ёбаные иммигранты. ни капли осуждения, нет — он любил её какую угодно, разве что, наблюдать за подогретой версией было куда забавнее. и вообще, гонять по ночным трассам после рандеву с демоном — и это не эвфемизм, с выдержанной агавой внутри, телом собственноручно убитого врага в багажнике и полным отсутствием забот — это священное право любой двадцатидвухлетней девушки. [особенно, такой с л а д к о й, как спелая вишня «морелло» во французском бренди].

— прекрасно, эрин. если из всех развлечений ты хочешь лоботомию, будь по-твоему. могли бы в города поиграть.

шоссе эм-девяносто со своей геморройной развязкой близ эббивью делало мозгу больно. перспектива пропустить нужный съезд и потратить ещё добрые минут двадцать на круги по дорогам не радовала ни разу. выбор места был в основном продиктован кое-какими договорённостями — не поедешь же, в самом деле, в первый попавшийся парк жечь криминальный труп на виду у случайных свидетелей. вся эта затея с посмертной авантюрой была лишь инсценировкой, призванной подарить эрин шанс немного отвести душу и понять, что близкое знакомство с изнанкой это не только про исполнение желаний по щелчку пальцев. этим вечером джеймс сознательно рискнул лишь в одном — пустился в дорогу в компании мертвеца, всё прочее было оговорено заранее.

но сазерленд, кажется, верила всерьёз. боже, какая дурочка.

в зеркале мелькнули синие и жёлтые шашки. автомобиль дорожной полиции некоторое время ехал через одну машину позади, пристроившись за серым «пассатом», затем пошёл на обгон и благополучно скрылся, ничем себя не обозначив. спустя считанные секунды за ним вынырнул ещё один, на этот раз, в полной боевой готовности, с маяками и сиреной, и точно так же улетел вперёд, в прерывистую темноту — точка / тире / точка — под редкими фонарями.

— блядь, — выдавил джеймс, провожая полицию взглядом подозревающего лиса, — серьёзно?

очень не вовремя. совсем.

— детка, помолчи, пока мы не приедем, ладно? — мягкие слова ощерились грубоватым тоном, — и пристегнись уже. я не хочу, чтобы нас тормознули в чужой тачке с трупом из-за грёбаного ремня.

или обидится, или разозлится. пускай. чем больше градус негодования, тем интереснее после. эрин хваталась за любую провокацию, как собака за свежую мозговую кость, порой осознанно, порой нет. передвижная установка с фейерверками. вспыхивала, несла чушь, осыпала упрёками, а после прятала стыд за липовым фасадом из невозмутимости, оценив несоразмерность своих реакций. джеймс любил ей подыгрывать, внутренне угорая как последняя сволочь, особенно, если просто смеяться в ответ. [после этого она трахается с особым остервенением] мутные стёкла, пятна дорожных огней, короткое платье и алкогольная пелена в глазах. эрин была предельно податлива, пускай и не без помощи извне, и со скучающим видом смотрела в открытое окно. он протянул руку и молча погладил её по голове. очертил взглядом расслабленную позу и на мгновение пожалел, что сейчас никак нельзя прервать дорогу и съехать на обочину. кажется, секса у них не было уже пару дней. блядь, ёбаный стив. впереди мелькнул очередной указатель. до места оставалось ещё тридцать миль.

— сними это.
он отвёл от лица сигарету и выдохнул дым в потолок, полулёжа на диване напротив камина. в стакане со льдом плескался восемнадцатилетний «дэверон», редкостное дерьмо, но порой заходило. едва попав на язык, он убивал всю способность чувствовать вкус в принципе, грубо забивая восприятие гроздьями переспелой красной смороды, имбирём и зерном. немногим ранее эрин изъявила твёрдое желание заняться сексом, на этот раз без слёз и внезапной истерики в ответ на неожиданно взыгравшую память — «теперь всё по-другому, правда». не то, чтобы он настаивал. не то, чтобы у него была причина отказаться. её излишне тонкий силуэт на фоне размеренного пламени камина в тёмной гостиной, сплошь озаряемой отблесками огня, казался болезненно хрупким и нездоровым. в её взгляде мелькнул вызов, но джеймс прекрасно видел за ним глубокие трещины на теле самообладания — даже несмотря на лёгкость в голове с поправкой на сорок шесть градусов, щедро пущенные в кровоток. в конце концов, эрин было лишь девятнадцать и она ещё не очень-то умела скрывать.
— расстегни.
нежная молодая кожа в красноватых и оранжевых брызгах света манила безумно, но спешить было не за чем. не в этот раз, не в этом случае. он хотел чуть-чуть наказать её за дерзость и непостоянство и поэтому намеренно тянул время, с большим интересом наблюдая за тем, не капитулирует ли она под гнётом смущения, будучи заложницей не самого комфортного расклада. взрослая опытная женщина могла довести до пика возбуждения даже на расстоянии, умело пользуясь своим телом, в то время как эрин только начинала делать первые шаги в сторону чувственности, понемногу привыкая быть не жертвой насилия, а любимой и желанной девочкой своего мужчины. стоило отдать ей должное, она смотрела прямо и открыто, горделиво приподняв голову и не демонстрировала попыток прикрыться под тяжёлым взглядом со стороны.
— подойди.
голос охрипший, но твёрдый — повысить на пару тонов и можно раздавать приказы демонам. джеймс передал ей стакан и затянулся вновь. в этом деле эрин тоже не было равных — любая горючая дрянь «для ценителей» выпивалась ею совершенно невозмутимо, будто это не лютый смыв со столетней дубовой бочки из элитного шотландского подвала, а сладкий персиковый лимонад. он взял её за талию и привлёк к себе, выдыхая дым в сторону и по-прежнему не выпуская из пальцев сигареты. запах тела полился в ноздри, губы оставили на обнажённом животе горячий влажный след. несмотря на все внутренние заслоны, эрин всё ещё колотило от бессознательного страха — это было видно невооружённым глазом. богатый опыт близкого общения со взрослыми мужчинами упорно загонял её в клетку с шипами внутрь и она прекращала различать, с кем находится, балансируя на грани срыва. джеймс забрал у неё опустевший стакан, бросил туда окурок и отставил его в сторону, после чего усадил её сверху, провёл руками по бёдрам, уводя их на спину, и прижал к себе.
— мы не будем спешить, — тихо на ухо и короткий кивок в ответ.

— знаешь, что это за место? не знаешь, конечно, откуда тебе знать, — он перехватил эрин на подлёте и отодвинул её с дороги, чтобы не мешала выгружать стива-путешественника и канистры с бензином, затем сел на край остывающего капота и забрал у неё остатки варварски разграбленной текилы. 

включенные фары выхватывали кромку берега в нескольких метрах впереди — чтобы впоследствии не задохнуться от чрезмерной близости к горящему телу. тихое мелкое озеро стояло недвижно в плотном обрамлении старого густого леса — они едва пробились к месту по заросшей, заброшенной дороге, круто взявшей в сторону после указателя «литл данкелд — пять миль». дождя здесь, судя по всему, не было. под ногами мешался сухой песок с травой, иголками и сломанными ветками, пахло ночью, немного — застоявшейся водой и крепко — нагретой древесиной. джеймс поднял голову и указал на небо горлышком бутылки. вдали от городской засветки в ясную июльскую ночь на нём вполне можно было различить вегу, денеба и альтаир, соединённые в летний треугольник.

— от всех врагов макбет храним судьбой, пока бирнамский лес не выйдет в бой на дунсинанский холм... — он не спеша отпил из бутылки и поставил её рядом с собой на капот, — это бирнамский лес. вообще, это заповедник, но надо, как говорится, знать людей.

мягкая тишина обволакивала спокойствием, располагая скорее лежать и лениво рассматривать небо, медленно повышая градус внутри тел. впрочем, им придётся пробыть здесь как минимум пару часов, дожидаясь, пока убитый не прогорит хотя бы на треть, поэтому времени на dolce far niente будет хоть отбавляй. он взглянул на эрин, подманил её жестом и погладил по щеке, нежно очерчивая пальцем выступающую скулу:

— ты готова? начинай.

в его руке блеснула истёртая хромированная зажигалка с изображением олдскульных роз.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:03:19)

+2

12

любая грубая фраза в адрес эрин — мощный рецидив паники, упакованный в до того хрупкую женскую фигурку, что дунь ветер посильнее и она улетит на другой конец планеты без обратного билета. когда джеймс бросает на ее сидение фразы, сазерленд захлёстывает острое и неприятное чувство, словно в груди у нее роятся пчелы. мимический отклик предусмотрительно безупречен — лицо искажается в недовольной гримасе.
подавляя в себе желание съязвить, эрин пристегивается. в машине раздается очень характерный звук —

щелк. талия зажата в тиски грубых пальцев, вестибулярный аппарат посылает сигналы sos, грозясь вот-вот отказать к херам собачьим от такой тряски — отчима естественно это не волнует, он хочет кончить.

кадык нервно дергается вверх-вниз, ползает с типичным мультяшным звуком; пересохший язык слизывает с губ табачный привкус. мозг занят узнаванием реальности. в черепе у эрин феечный глиттер, он бьется о костные стенки, как искусственный снег о стеклянную сферу. если у здравого смысла есть край, то она вот-вот окажется за точкой невозврата. 
в голове выстраиваются шизофренические конструкции, но эрин упрямо давит на педаль логики. ну что, блядь, криминального в том, что они едут в тачке, в багажнике которой лежит выпотрошенный до основания стив? (действительно, — что?)
память услужливо выковыривает собственные зазубрины: стив крепко схвативший ее за волосы, пока отчим выбивал то ли зубы, то ли всю дурь из нее vs стив, но уже не совсем стив, завернутый в пленку и не имеющий возможности высказать собственное мнение.
очевидно, выигрывал последний вариант стива.
эрин делает очередной глоток текилы, жмурится до психоделических кадров на изнанке век, задирает голову к верху, ища ответы на потолке тачке, но в ответ только электризованная тишина.

на быстрой перемотке сазерленд пропускает через себя усмешку джеймса, задерживается на его руках на своей талии, увеличивает скорость, когда он цитирует шекспира, недовольно надувает губы, когда ее лишают бутылки и истерично жмет на стоп — «ты готова? начинай»
нет.
вот прям нет.
НЕТ, мать твою, даже если нордли раз сто проведет пальцами по ее лицу, ответ все равно будет отрицательным. эрин выворачивало наизнанку от одной только мысли, что ей придется провожать в последний путь его.
плевать она хотела на всю эту вашу терапию, «огонь очищает» и прочую ерунду. одна только мысль расстаться с огромным пластом прошлого, который почти что создал ее саму, вызывала у эрин желание вскрыться — паника внутри цвела буйным цветом.
— да ебитесь-провалитесь.
эрин выдергивает зажигалку из рук джеймса; песок разлетается в стороны, кажется можно даже услышать злость, с которой она шагает к стиву.

облить — поджечь — отойти.
done.

щелк — липкие руки стива оказываются у нее под футболкой, он бесцеремонно шарится в поисках желаемого, а найдя тянет за сосок и довольно ржет.

щелк — огонь быстро сьедает пленку и принимается жадно лизать кожу стива; в ноздри забивается резкий и характерный запах горелых волос и кожи. эрин делает несколько шагов назад и заходится в предистерическом хохоте — облегчение обрушилось внезапно.
она подлетает к джеймсу, почти врезаясь в него, кладет руки ему на шею, пальцы чуть сжимает аккурат на загривке и довольно выгибает рот в улыбке. нет стива — нет осложнений. нет осложнений — нет причин для размягчения мозга и иррациональной зависимости от посредственного субъекта (отчима). 
эрин громко выдыхает, по касательной задевая скулу нордли, хватает бутылку, стоящую на капоте, и с жадностью делает несколько глотков.
— слу-у-у-у-у-шай, — сазерленд  устраивается в позе лотоса на капоте, — а это лучше любой душевной лоботомии.
она делает еще один глоток и ставит бутылку обратно на место, из почти  пустой пачки в кармане она достает сигарету и поджигает ее хромированной зажигалкой нордли. почти что щенячья улыбка счастья не сходит с лица эрин.
— ради этого даже стоило потерпеть твое ворчание в дороге.
(пиздливую натуру выкорчевать не представляется возможным — простите, но данный дефект навсегда)

Отредактировано Erin Sutherland (2020-04-28 20:08:06)

+2

13

между слоёв плёнки сама собой движется почти что чёрная кровь — сердечная нота открывается навстречу запахом жжёной химии. саван спаивается с кожей, плавится, обнимает тело и дублирует его очертания жидким полиэтиленом, а после с шипением и свистом сцепляется с горящей дермой намертво, навсегда. эрин становится очень весело. так весело, что до нервной истерики — шага полтора. стив понемногу раскрывает объятия и запрокидывает голову, плавно переходя от blue к rare. джеймс выключает фары и возвращается на прежнее место. температура сокращает мышцы, придавая позе убитого сходство с молящимся — последняя надежда на отпущение грехов. увы, его personal jesus в женском обличье блаженно полон этанола, сыт, доволен и заявок не принимает. райские кущи имени сазерленд давно превратились в компост, хор серафимов с птср исполняет «венскую кровь» на бесконечном репите, в воздухе дрожит радиация, вместо пения птиц — сирена воздушной тревоги. в воронке от взрыва — лоскуты кожи с кровоподтёками, сколотые зубы и трубчатые осколки перебитых костей с запёкшимся костным мозгом. элизий закрыт до лучших времён.

в её голосе изнанкой сквозит эрин образца третьего ноября две тысячи шестого, ветреные три сорок четыре после заката, на пересечении сейнт-мэри и холироуд — «мне похуй, я всё равно его убью» с отчаянием в спину призрачному шансу не просто вырваться, но и отомстить так, как не снилось ни одной жертве абьюза. ночь тогда уже перешла в ту болезненную стадию, когда разумней или пить до победного, или добровольно улечься в гроб до лучших времён. она упрямо смотрела на влажный разбитый асфальт в паре метров от входа, прижавшись спиной к холодной кирпичной стене, прятала взгляд и кусала губы, чтобы не выдать слёз, виртуозно переплетая агрессию с паникой в узел, который ни распутать, ни развязать — только разрубить. дрожала на контрасте между сотней по цельсию в стенах бара и уверенным минусом снаружи, схватившись за неуловимый намёк — не гарантию — незнакомца, что-де таким способом, милая, можно призвать только психиатрическую бригаду, а истинная демонология немного не про то. когда нынешняя эрин уходит внутрь по дороге из триггеров, у неё за спиной встаёт прежняя, для которой надежда — один пустой звук.

— желания сбываются, — джеймс усмехается через плечо, — пусть, и не совсем так, как ты этого хотела. к тому времени, как он выйдет, будешь сама решать, как с ним быть. может, простишь, — труп еле слышно сипит сгорающими связками, — или нет, — он кивает на тело и возвращает эрин взгляд, полный лукавства высочайшей степени дистилляции, — это было бы совсем не по тебе.

по ней было бы долго бегать вокруг да около волком, нарезая бессмысленные восьмёрки в цикле «решайся или беги: повторять n раз до окончания программы», запнуться о случайную мелочь, вскинуться и забить урода ржавой арматурой, мигом поместив себя в сердце инсталляции современного искусства, где вместо экспонатов лишь вязкая тёмная кровь да ошмётки чужого мозга. «— двадцать? — двадцать. — милая, ты серьёзно? — или помоги или отъебись от меня нахуй, я сделаю всё сама» джеймс образца две тысячи шестого привычно закатывает глаза, явственно различив в любезном посыле донельзя знакомые интонации сына, оборачивается, подходит и опирается руками о стену по обе стороны от эрин, сокращая расстояние до считанных сантиметров. «через день, к открытию, здесь же». её щедро обдаёт неприязнью и запахом бурбона, а следом бьёт наотмашь долгим оценивающим взглядом с богатыми оттенками недоверия. «если ты и правда этого хочешь, а не хочешь — не приходи». девочка очевидно привлекала к себе внимание и это было вовсе не его дело, если бы не. она уверенно отмела вариант «ручку в горло и в колонию для несовершеннолетних», намереваясь прибегнуть к помощи тёмных сил (sic!) — то ли идиотка, то ли зародыш демонолога. случай, достойный, как минимум, повышенного внимания. в три пятьдесят три всё той же злополучной ночи джеймс оставил её одну у входа в бар, безмятежно укатив в рассвет под оглушительный рокот двигателя раритетного круизера, чтобы вернуться спустя день, вооружившись остро наточенным сарказмом, с удивлением застать её на месте и забрать себе насовсем.

нордли не дал ей докурить сигарету — отобрал последние пару затяжек себе, затем положил руку на плечо и коснулся губами волос, закрывших собой скулу. она неотрывно смотрела на гипнотизирующее действо поодаль с блуждающей улыбкой, не откликаясь на внешние раздражители, и перевела взгляд, лишь когда он взял её за подбородок и настойчиво повернул лицом к себе. полуприкрытые глаза, влажные от выпитого и испытанного, транслировали нетипичную мягкость исключительно благодаря градусу — обманный манёвр, двойное дно, за которым всё тот же богатый арсенал непрошеных мнений. джеймс точно знал ещё кое-что — в этом состоянии эрин возбуждалась с пол-оборота. он не целовал её со вчерашнего дня — утром она слишком нервничала и вылетела на поиски жертвы на предельной скорости, и поэтому теперь возвращал всё, что успел задолжать, намеренно не спеша, чтобы разогреть её как следует.

вскипевшая кровь поднялась через пустые глазницы умершего и мгновенно испарилась тошнотворным сизым дымом. горел ублюдок просто отменно.

«— одно условие. — ну? — придётся довериться. — не надейся». этим взглядом не то потрошить врагов для будущих шедевров таксидермии, не то иллюстрировать справочник по ювенальной психологии. тонкие побелевшие пальцы на стакане с виски в одиннадцать часов утра — документов здесь не спрашивают — и старательно отрепетированная выдержка. он обязует довериться. довериться. до-ве-рить-ся. хотя бы, блядь, не обещает, что всё будет хорошо. скомканное «ладно» вымученно падает на край стойки вместе с каплями воды от запотевшего стакана. перспектива вернуться пугает хуже неизвестности. хладнокровие снова расходится в местах грубой и неумелой штопки.

примерно как швы на черепе соучастника, полностью охваченного огнём.

он встал перед капотом, развёл её бёдра в стороны и подтянул их к себе, скользя пальцами по чёрному капрону. едва уловимый запах тела запустил прекрасно отлаженный условный рефлекс, отправив возбуждение в рост по экспоненте — прямое свидетельство совпадения двух иммунных систем, способных произвести самое жизнеспособное потомство. дыхание обжигает вслед за губами — по линии скулы и податливо открытой шеи до обнажённых ключиц. волосы эрин пахнут дымом и ночным воздухом, её близость извращает физическое влечение до болезненной и агрессивной тяги обладать полностью, целиком, всегда. из одежды на ней остаётся лишь платье, руки очерчивают спину и грудь через тонкую ткань. прохладная кожа теплеет под жадным касанием, с готовностью отзываясь на знакомые ласки. он укладывает её на спину, переводя поцелуи ниже, на внутреннюю сторону бёдер, затем — поверх белья, которое сразу же отправляется вслед за остальными вещами. нетерпение подстёгивает кнутом. её вкус раскрывается на языке мягкой пряной смирной. она откидывает голову и выдыхает с первым стоном, рефлекторно подаваясь вперёд. в паре десятков метров в стороне через горящую плоть местами начинают проступать кости. огонь методично уничтожает следы. он расстёгивает ремень, после — болты, достаёт член и медленно входит на шумном выдохе, подтягивая её ещё ближе. ни взгляда, ни поцелуя — они лишь касаются лбами, из слов — только дыхание. лица захлёстывает волной жара. горячее тело обильно мироточит смазкой. он даёт ей пару секунд, чтобы принять в себя член и немного привыкнуть, затем отстраняется и начинает двигаться внутри уверенными толчками.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:03:43)

+2

14

со скрипом отпертая дверь в прошлое смотрела на нее снопом оранжевых искр; ублюдок стив горел красиво, во всяком случае, ярче, чем он жил. эрин понимала, что стоит ей шагнуть за порог, как она окажется на линии старта — опять.

события позапрошлой ночи тоскливо пульсируют в суставах — отчим пробежал марафон, трасса состояла сплошь из его извращенных желаний. клейкие лобзания, до скрипа натянутый латексный предохранитель, липкое «о май гад» брошенное между лопаток = разбитым губам, сломанному ребру, нечетному количеству синяков по всему телу эрин, равнодушному смс-сообщению «не жди меня».
сазерлэнд намазывает план на день толстым слоем на обуглившийся тост, чтобы после педантично расставить галочки — не сдохла, дышала в пакет всего три раза, наконец, позвонила джеймсу.
прячет за стеклами солнечных очков синяки и шакалий взгляд; шугается любого шороха и бритого под 0,5 мм затылка. языки растягивающие её имя на распев хочется вырвать. ноги сами приводят в точку b.
— мне же не надо извиняться? — эрин стягивает очки, разглядывая острые скулы, пальцы крепко сжимающие стакан, плотно сжатые губы, взгляд такой, будто он собирается разбить и так уже синее лицо сазерлэнд.
резко став заложницей нелепой ситуации, эрин хочется сказать, что она уже видела этот фильм, знает сценарий наизусть, остановите показ.
джеймс молча дергает плечами «тебе виднее, детка», рукой указывая на пустой стул рядом с собой.

нордли тянет эрин за подбородок, дыхание у него горячее и с горьковатым табачным привкусом — желание тугим узлом тут же скручивает низ живота. все, что ей сейчас было необходимо, чтобы просто дотронуться до нирваны, догнаться эндорфином почти до бессознательной комы — нордли внутри неё.
губы приветливо раскрываются на встречу его поцелуям, пальцы тянут за края рубашки, приближая его к себе ближе. если можно было бы посмотреть на дыхание эрин, то оно было бы похоже на пунктирную линию — отрывисто и жадно. порыв ветра, касание фалангой его скулы. в тесном, узком, запертом на все замки личном пространстве эрин — свежо.
— д-жеймс, — пересохшие губы произносят его имя слегка разочарованно, прервали на самом интересном месте.

боковым зрением выхватывает картинку за спиной нордли — огонь вытопил верхний слой из кожи и жира, и показались первые кости стива.
хор-рошо.

пальцы джеймса путаются в ее волосах, горячее дыхание опережает влажные губы — скула, шея, ключица. время напоминает резинку от рогатки, которую очень медленно натягивают, натягивают и натягивают. одежды на эрин почти не остается, она прерывисто хватает воздух губами, будто перед последним рывком; пальцы цепляются за пуговицы рубашки нордли — верхние слетают легко, звук разрывающихся ниток глохнет под треском костра и громкого дыхания эрин, остальные же пуговицы радушно открывают доступ к торсу джеймса.
когда он входит в нее, кажется будто кто-то дернул ту самую резинку времени, лобовое столкновение окончательно выбивает пробки самообладания. сазерлэнд оказывается распятым, оголенным нервом на капоте серебристой шкоды.

пальцы упираются в плечи, ногти жадно цепляют кожу — эрин мажет своей щекой по его, хватая воздух на уровне его уха. ногами обхватывает его бедра, подталкивая его еще ближе к себе — все нутро требует еще большей близости срочно, пожалуйста, очень нужно — с губ слетает сдавленный стон. происходящее похоже на гонку, только если эрин отчаянно стремится выжать педаль газа в пол, то джеймс нарочно оттягивает этот момент. движения у него плавные. пальцы жадно устраиваются под грудью, большой водит вверх-вниз под бюстгальтером, давит, иногда вся пятерня собирается и чуть сжимает.
эрин отзывается на прикосновения, выработав за годы рефлекс собаки павлова: прикосновение — удовольствие. лбом тычется во впадину между шеей и плечом, норовя укусить его за ключицу.

телодвижения набирают обороты, теперь они движутся на одной скорости — резинка на рогатке времени снова натягивается очень туго, на пределе. электрический импульс пронзает ее до загривка, заставляет выгнуться и двигаться на встречу джеймсу. объятия сжимают обоих кольцом сатурна.
нордли собирает платье в гармошку почти до шеи, сгибается почти пополам, чередуя резкие поступательные движения с влажными, оставляющими ожоги по всему телу, прикосновениями губ. легкий укус вырывает эрин из бессознательного в сознательное, а потом обратно. из глотки вырывается утробное и не разборчивое то ли «fuck», то ли «госс-споди». рука крепко цепляется за шею, придвигая его лицо к своему — короткий поцелуй; джеймс сковывает талию пальцами, тянет ее вниз, упираясь пахом в нее.

в ушах у нее шумит — плавящаяся пленка савана стива, тяжелое дыхание нордли, собственный стон, жалящий скрип капота. металл под лопатками стал таким же горячим. горло ватой забивает рык, давимый еще где-то в диафрагме. ржавые иглы бороды впиваются в незащищенное пространство шеи — импульс приходится сразу в мозг эрин.

а-а-а-а-ах.

сазерлэнд громко выдыхает его имя в перьевое лицо подушки, пальцы жадно комкают простынь, колени в преклонном doggy разъезжаются и трясутся, пульс ускоряется, толкается в губы. эрин становится шероховатой, угловатой; мертвенно-жесткой, тело у нее замирает в судороге. со стороны кажется, что в коитальной неге джеймс обнимает труп, словивший первый в своей жизни оргазм.
беспомощность эрин — палка о двух концах, чертово искушение для любого с замашками садиста.

в условном вчера они вмазались друг другом, в конкретное сегодня — выворачивает наизнанку от забивающегося в поры дыма, от кожи прилипающей к коже другого. эрин ловит отголосок воспоминания в лице напротив, в раскрывшихся губах, в тяжелом и громком дыхание. небо над его головой лопается по шву.
еще один рывок, прижаться к нему ближе — внутренний зверь заходится ревом, выгибается, ощетинивается и требует ещё. эрин потворствует его желаниям, толкает ногами джеймса к себе, двигаясь бедрами к нему на встречу —  капот смачно скрипит. утыкается в его лоб своим, держит крепко за шею.
жалкое, хлипкое, тихое, молящее срывается с губ:
— ещё.

Отредактировано Erin Sutherland (2020-05-06 03:04:31)

+3

15

чёрное каление жадно обгладывает кости, робко глядящие через обуглившуюся ткань, бумажная кожа вскрывается ровными трещинами, не вытерпев натяжения. раны резаные без ножа. из звуков лишь прерывистое дыхание — детка насаживается на член так, будто завтра наступит долгожданный конец света и все пропащие души, наконец, найдут покой в бесконечной нирване концентрированной сладкой горечи. любимый вкус эрин — удовольствие вперемешку с болью в строго выверенной дозировке, ещё пара грубоватых фрикций и вскроются старые швы. после — сразу же зализать раны, не дав ей опомниться. идеально отлаженная схема обращения с телом сазерленд не даёт случайных сбоев. её жалобная просьба на рваном выдохе вызывает усмешку во влажный висок и холодное «как скажешь» сквозь полусомкнутые зубы. джеймс отстраняется и снова кладёт руки на талию, смотрит на эрин сверху с лёгким намёком на оскал, меняет темп от быстрого к медленному, а чуть погодя перекидывает её ноги себе на плечо. целует обнажённую щиколотку. входит в неё ритмично и гладко, словно под внутренний пауэрнойз на фоне размеренных толчков безотказной гидравлической машины. течёт она сегодня отменно — пожалуй, стоит внести убийство в список безусловных триггеров разнообразия для. скомканные вскрики разжигают животную тягу взять верх безоговорочно, без всякой оглядки на условные барьеры, но её отчаянно-покорный взгляд, затуманенный около-оргастической пеленой, буквально сбивает с ног, пуская по венам жидкий иридий тяжёлой, тягучей, болезненной любви на грани скрытого помешательства. тело эрин — миллион деталей, каждая из которых требует взгляда, касания, поцелуя. идеальный наркотик, молодое, сладкое, перебродившее ягодное вино — крупные тяжёлые капли жёсткого танина с кисловатым привкусом влагалищного секрета, бьющего по хищническим инстинктам плетью с ядовитыми щербатыми крючьями. джеймс выходит, неосознанно проводя по ноге эрин раскрытыми губами, берёт её за бёдра и стягивает с капота, переворачивая спиной. она упирается в тёплый металл и коротко вскрикивает в ответ на резкую перемену. он облизывает два пальца и вводит их внутрь, проходя сквозь налитые кровью ткани, и шумно выдыхает под прицельным ударом возбуждения. его девочка научилась кончать ладно, как по нотам, но позволить ей сделать это прямо сейчас было бы слишком щедро — пока что не заслужила. нордли доводит её до первых капель и вновь оказывается внутри, продавив в пояснице одной рукой, а другую положив на голову, и прижимая её к капоту. рёберные суставы начинают двигаться под действием пламени, брюшина прогорает лишь местами, полный желудок даёт слабую течь — этой температуры на большее, увы, не хватит, но показательное выступление, без сомнения, удалось. пальцы тонут в растрёпанных волосах, джеймс вгоняет себя на всю длину, выбивая из эрин крики и судорожные вдохи. случайная россыпь родинок у позвонков чуть пониже плеч притягивает поцелуй, губы поднимаются выше, пока простое касание не сбрасывает личину — он прикусывает вспотевшую кожу у основания шеи прямо сквозь спутанные пряди, терпеть становится отчаянно тяжелее. спустя мгновения она невольно пытается свести бёдра, подаётся навстречу и становится куда тише, посекундно замирая в преддверии оргазма. джеймс выдаёт спонтанную ухмылку и отрывается, поднимая глаза кверху, и тут же прикрывает их — пора форсировать. темп нарастает, эрин рефлекторно сжимается изнутри — ещё, блядь, туже — крепко обхватывает собою член и часто дышит пересохшим горлом. её не заботит ни пыль на капоте, ни потёкшая тушь — всё, что было, есть, осталось внутри, брошено к одной цели, как и всегда, без оглядки на любые посторонние раздражители. она любит отчаянно, жадно, ревниво, нездорово и трахается так же, оставляя все доводы на потом. преданно льнёт, разом позабыв где-то на подступах к его объятиям всю свою гипертофрованную гордость и отдаёт себя целиком, доводя доверие до больной, слепой, околорелигиозной веры, различимой лишь в полутонах взгляда снизу вверх и секундных касаниях. огонь начинает облизывать кишечные петли, серозная жидкость поднимается в чёрное небо полупрозрачным паром. хороший свидетель — безмолвный свидетель. эрин начинает уводить вперёд. он не позволяет — перехватывает её под живот и прижимает к себе, упорно всаживая раз за разом; она вскрикивает, упирается в капот и выдаёт протяжную судорогу изнутри наружу, едва ли не касаясь металла приоткрытыми губами. дрожь прокатывается по телу и ставит её восприятие на паузу, вознаграждая прилежные усилия убийственной дозой окситоцина. в памяти на долю секунды — из ниоткуда — всплывает робкая эрин трёхлетней давности, сплошной оголённый нерв, дефектная модель человеческого существа с отчаянной тягой к близости во всех её ипостасях и прямо пропорциональным страхом её же с поправкой на коэффициент насилия. любое касание — вызов, атака и всплеск, противоречия на клеточном уровне. тише, мягче, глубже, дольше, нежнее, ярче, сильнее, громче — теперь она берёт всё, резонируя прошлым лишь на поворотах, но никогда — у финиша. она не заплачет, но вцепится зубами. не оттолкнёт, но вопьётся ногтями в кожу докрасна, не отведёт взгляд, но станет смотреть прямо в глаза, несмотря на массированные помехи сознания, пока доводит себя руками на немом, несуществующем выдохе. умница. ещё четыре-три-два затихающих толчка и джеймс кончает внутрь, выдавая вслед чуть самодовольное, едва различимое «блядь» и осколок рефлекторной усмешки, после чего опускается на неё сверху и скрывает лицо в волосах, вроде бы целуя в шею — на деле лишь обдавая её тяжёлым дыханием. горячая кожа эрин сливается с его, сокращения мышц внутри делают немного больно. она привыкла к хорошему быстро и крепко и, судя по сквозящей полуулыбке, отказываться не планировала от слова «вовсе». в самом деле, она ведь только начала. джеймс медленно отстранился, проводя губами и языком по позвоночнику, вышел из неё, открыв путь вытекающей сперме, и не слишком усердно смахнул ладонью пот с горящего лица. хриплое «иди сюда» ножом под рёбра, прямой взгляд в глаза и он уже целует её, медленно и размеренно, уводя руки от раскрытых бёдер вверх по талии к плечам и шее, проводит пальцами по румянцу, с трудом подгружая сознание из временно отказавших баз. после они лишь смотрят куда-то вниз, соприкасаясь лбами, не нуждаясь ни в словах, ни в признаниях, ни в действиях. ночь лихорадит хаотичными затихающими афтершоками, пламя поодаль постепенно стихает в ноль.

[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-13 13:04:08)

+2

16

эрин ловит джеймса на кухне, смотрит прямо в глаза, пальцами цепляясь за край кухонной тумбы:
— трахни меня..пожалуйста.
нордли разве что не смеется ей в лицо — «а нормально говорить ты умеешь?», но примитивный язык жестов сазерлэнд дешифруется просто и на ощупь — жду. сосредоточенность, собранность до натянутых жил — позволяю. препарация нативной сущности эрин обнажит сердцевину, изношенную до дыр — вот она, навыверт вся.
джеймс подходит к ней вплотную. одно неосторожное пересечение линий судьбы, и свод правил рассыпается каменной крошкой, оставляя выжженный пустырь с призраками прошлого.

отчим жадно бьется лбом между лопаток — рычит, кричит, кусает до кровавых следов.
— мне нравится, что ты, сука, молчишь.

чужой указательный давит на нижнюю губу, открывает рот и пробирается внутрь, случайно толкается за щеку. эрин становится бесконечно сложно определиться, чего же ей хочется больше: оттяпать конечность джеймса по локоть или впустить в жадный рот по очереди средний, безымянный, мизинец.
свистящий выдох, как если бы пробило легкое.

отчим упирается членом в горло, нос крепко зажат указательным и большим пальцами. пелена с пигментом голубой туши застилает глаза, слюни капают с подбородка, как у загнанной собаки.

— нет, — булькает, но надтреснутый тон выдает гроздья гнева, звенящие в ушах эрин.
она позволяет нордли себя гладить, не смыкает расставленных ног, отталкивается, наконец, от тумбы и отходит, оказываясь спиной к нему — главное не оборачиваться; нельзя туда глядеть, нельзя, сука, нельзя, можно только шеей чувствовать абсолютно ровное дыхание.
вот настолько тебе поебать?

ладони ложатся на жесткие ключицы джеймса.
эрин ржет, задыхаясь сбитым дыханием от оргазма, сводит бровки домиком; гогочет так, будто ничего другого и не должно происходить в данной ситуации. содержимое желудка стива закипает — если поварить еще пару минут, то будет уже не аль-денте, если накрыть крышкой, то получится рагу.
сазерлэнд обнимает нордли за шею, словно повязывает смирительной рубашкой. руки жадно опускаются ниже на грудь, торс, бесцеремонно забираются в карманы, выуживая оттуда ключи.
— чур я поведу, — эрин наклоняет голову в бок, натягивая глумливую маску.
одна из вечных проблем — неподвластное искусство крепежа языка за зубами.
он никогда не может удержаться за грядой ровных зубов (если приглядеться, то четыре зуба отличаются по оттенку от остальных — подарок от отчима), то и дело выскальзывая, высверкивая, одним своим наличием создавая сазерлэнд сотню проблем.
потрепанная эрин хочет спешно собрать мусор своей смешливой истерики, запихать его в пасть, прожевать и покорно скорчиться на резиновом коврике шкоды. нордли выворачивает тумблер арктической невозмутимости на максимальный уровень, со скрипом проезжая остальные деления.

сазерлэнд быстро приводит в порядок внешний вид, чтобы собрать обратно в кучу лохмотья измочаленного сознания — делает глоток текилы.
— усаживайся, пора уже валить отсюда, — улыбка вспарывает изможденный косой ромб физиономии эрин; у нее лицо не профессиональной плакальщицы, только что распробовавшей на вкус оргазм.
хлопок дверью, поворот ключей в зажигании, свет фар, стив проваривает сам себя до полной готовности, щелчок ремня безопасности.

стив лижет её лицо жадно, от подбородка и до самого лба — «положи руку на член».

эрин глотает горькое послевкусие, противоречие тараном бьется о череп, раскалывается пополам, обнажая арбузные внутренности. от скорости, от ветра бьющегося в окно, от табачной горечи, от эмоций — тошнит, от этого всего; по спирали фланирует вниз, на дно.
джеймс легко запускает пятерню в ее волосы, касание возвращает в реальность, на дорогу. сазерлэнд давится собственным языком, выдавая только одобрительные согласные. достает из кармана сигарету, поджигает её и жадно затягивается тут же выпуская дым наружу. глаза режет от застрявшего мелко песка из флэшбеков — сотня отправных точек в прошлое, каждая из которых может привести в агонию или в истерическую радость.

стив крепко держит ее за волосы, насаживает ее голову на член отчима, эрин успевает только удивляться, что скальп все еще на месте. на следующей день эрин пострижется почти что под мальчика.

она чувствует, что еще немного и лопнет от ненависти, давит на педаль сильнее — под плотно сжатыми веками разбегаются кислотные круги. сазерлэнд кажется, что она зажмурилась на секунду, но даже этого хватило, чтобы смачно въебаться в фонарный столб.
для локального джихада все складывается идеально.
— блядь, — подбородок скачет, словно попрыгунчик, по рулю и дальше.
эрин не верит происходящему, не верит даже, когда поднимает с сидения затекшую задницу, стряхивая адреналиновый идиотизм, не верит, когда монотонно и механически вылазит из тачки, подкуривает новую сигарету.
не верит, когда с губ слетает сдавленное «ха-ха-ха-ха», не верит, когда ухмыляясь тыкает раковой палочкой в недоуменное лицо джеймса:
— в твоих же интересах ничего не говорить.

+3

17

на этом участке дороги фонарей не наблюдалось даже в тридцатых, когда её впервые обозначили на картах, спустя восемьдесят лет изменений не последовало — полагаться стоило лишь на дальний свет, наезженную колею и собственное внимание, но эрин, ровно наполовину состоявшую из текилы, это, разумеется, не смутило. она спешила оставить позади и потухшее полусгоревшее тело, и непостижимых размеров гештальт, который, наконец, закрылся, как гробовая доска, с клубами ржавой пыли и долгим, протяжным скрипом. в последнем аккорде смеха, в послевкусии якобы равнодушной улыбки, в деланной лёгкости и взгляде — острота граничит с безумием — кроется ревущая, клокочущая боль, которая читается лишь на уровне интуиции, полного понимания и неосознанного чувства. её не умалили ни годы, ни тщательная, вдумчивая терапия — с поправкой на своеобразие инициатора. измученную душу предсказуемо тянуло прочь от грязи, куда угодно и поскорее, выкашлять из лёгких гарь и забыть хотя бы отчасти, хотя бы ненадолго, в чужих руках, забыть, жаль, не стереть насовсем. ночь сгущается чёрной гуашью с оттенками тёплого серого, насыщенной хвои и терракоты. как только в палитре появляется безапелляционный белый, эрин горячо целует буквально тринадцатый по счёту столб. предсказуемо. великолепно. многострадальная шкода покойного уныло дымится сизым.

с удивлением обнаружив свою челюсть на прежнем месте, джеймс выходит из машины вслед за сазерленд, скептически осматривает капот и молча наблюдает за тем, как она деловито закуривает — абсолютно непоколебимо, будто ни в чём не бывало, с поправкой на слабый смешок — и грозит расправой за любой непрошеный комментарий. тихий лес обступает их с обеих сторон. деревья стоят строгие и безмолвные. звёзды спрятались за плотные предрассветные облака. умолкли последние ночные птицы. звенящую тишину разрезает сипящий безмолвный ржач на протяжном выдохе.

— эрин... — он перерастает в гогот — ну ёб твою мать. тебе не стыдно?

джеймс опирается об открытую пассажирскую дверь и проводит рукой по лицу, открыто следя за её смехотворными попытками сохранить должное самообладание с этой нелепой сигаретой и ещё более нелепым предостережением, с учётом всего — декораций, ситуации, едва отгремевшей близости. он подходит, чуть погодя, и сгребает её в объятия, не прекращая издеваться ни на секунду:

— спасибо, детка. мало того, что от тела избавляться, теперь ещё и от машины, экстренно, в чистом поле. заебись. посплю на следующей неделе.

и действительно, одно дело — применить особые навыки, чтобы стереть с лица земли один отдельно взятый труп на тихом берегу, вместе с последними двенадцатью часами его убогого существования, другое — убрать с просёлочной дороги брошенную разбитую тачку с эксклюзивным многообразием днк её последних владельцев — капли спермы и отпечатки от капота никто не оттирал. смех смехом, но работы и вправду предстояло порядочно. джеймс, само собой, знал, что ожидает его постфактум, но не мог упустить возможность лишний раз пройтись по эрин в отместку за её липовую, напускную выдержку — сквозь смурной абсурд происходящего, сквозь градус, сквозь сотню эпизодов прошлого, прожитого на двоих.

он шумно выдыхает в летнее небо, гадая, где эта ночь соизволит закончиться, бегло просматривает гугл-карты, возвращается к машине, чтобы забрать сумку, после чего закидывает её на плечо и подталкивает эрин в сторону трассы.

— пойдём, прогулка до ближайшего оазиса цивилизации. две мили, там каршеринговая тачка. что? ничего, не переломишься.

пустынная дорога в пятом часу утра не жалует случайными свидетелями. облака светлеют тяжёлыми грядами, вымещая сумрак за грань прошедших суток, и очередной летний день грозит разразиться через считанные часы, словно не было ни флирта с грязной зубастой бездной, ни демона, ни бесстрастного пламени на чернеющей поверхности прогорающей кожи, ничего. оказавшись дома, эрин проспит двенадцать часов к ряду и окажется не в силах вспомнить, что произошло наяву, а что услужливо дорисовало сознание, прилежно сверившись с картой воспоминаний — точки пути отмечены глубоким бордовым поверх свежей сукровицы. её профиль нежно очерчивает свет, непринуждённая болтовня ни о чём скрашивает дорогу, обманчивое чувство полного «всё в порядке» незримо проникает внутрь и успокаивает обострившиеся чувства. всё и вправду в порядке — один из ублюдков мёртв, другой гниёт на пожизненном, она транслирует способность радоваться и раскрывается навстречу с той же искренней готовностью, что и прежде.

сырой ветер легко касается тела, мягко вливаясь сквозь приоткрытые створки прямо в густой, застоявшийся, круто заваренный воздух спальни. обнажённая кожа не дышит под покровом солёного пота, но прохладные объятия ночи на кромке утра, где-то около четырёх, рождают ассоциацию не то с оазисом, не то с ласковыми объятиями матери. эту нежную прохладу даже не хочется марать сигаретным дымом, поэтому он остаётся вдыхать медово-горький запах прибитого дождём вереска, а после оборачивается в полумрак молчаливой комнаты. бархатистый полусвет близит картинку к монохрому, сбивая цвета до умеренных полутонов и оттенков серого. в призрачную тишину можно провалиться, как в парное молоко. реальность прекратила искрить дофамином не далее, как пару часов назад, и теперь стоит в воздухе мелкодисперсной взвесью спокойной привязанности. лёгкие забиты ею до отказа, но базовые инстинкты идут против себя и диктуют вдыхать ещё и ещё, пока не наступит удушье. безоговорочное встречное доверие обезоруживает. встаёт на порядок выше химических процессов. обрывает на полуслове и полумысли, преграждая дорогу выполнению стандартного алгоритма «интерес — желание — кульминация — скепсис — скука». заставляет смотреть на неё иначе.

— эрин? — полушёпот падает на пол, не преодолев и половины пути до постели.

декорация из сбитых простыней скрывает в своих заломах уставшее полуобнажённое тело. она спит и, конечно же, не слышит. глаза собирают образ по миллиметру, намертво — и неосознанно — впечатывая в подкорку изгиб талии на белом хлопке, мягкие волны волос, созвездие родинок на спине и уязвимость, которая бьёт прямо в нутро тонким и острым лезвием. неожиданно глубокий порез становится вишнёво-красным — он не перестанет сочиться кровью спустя десятилетия. любовь пускается в кровоток сама собой, щедро, против воли, негаданно и без умысла, уверенно раскрывается внутри, где-то посередине грудины, и постепенно завладевает целиком — тайно, исподволь. он садится на кровать и гладит эрин по волосам, по острому плечу, по тонкой бледной коже, завороженно вглядываясь в редкое, едва уловимое состояние абсолютного покоя. лишь во сне она выглядит такой, какой была создана.

— эрин?

она отзывается на неторопливые поцелуи, не открывая глаз, медленно выдыхает, обвивает руками и утыкается в шею, по-прежнему пребывая в благостном полусне. её беззащитность режет крест-накрест, рассекая живые ткани так глубоко, что слышен скрежет металла по оголённой кости. пальцы очерчивают идеальные губы, передавая прямиком в память уникальный узор, изученный вдоль и поперёк, но ничуть не утерявший своей болезненной притягательности. прочная стена скептического самодовольства даёт брешь и сыпется живым прахом, обнажая налитые кровью внутренности. жизнь бьётся в виски так, как прежде случалось, пожалуй, лишь с первым вдохом хьюго.

— хочу съездить на берег, к монастырю. поедешь?

эрин коротко кивает в ответ и выдаёт сонное «mm-hmm», гарантированную реакцию в девяносто девяти процентах случаев, будь то предложение сделать кассу ближайшему бару или шагнуть за край изнанки в плотном дыму галлюциногенов прямо в сердце скрупулёзно выведенной сигиллы. спустя четырнадцать минут она прижимается щекой к фактурной коже, прогретой теплом тела, и высчитывает расстояние под рокот двигателя мотоцикла, фиксируя гаснущие фонари из-под приоткрытых век. новообретённая реальность мчится вслед, чуть запаздывая, выкручивает громкость сердцебиения до предела, заставляя чувствовать себя живой. встающее солнце облизывает многовековые руины и выхватывает из ночи резко, грубо, бесцеремонно, заставляя искать спасительной тьмы в мягких объятиях — противников света тянет друг другу всегда, так было, есть, и будет, даже если их общий путь когда-нибудь расколется надвое.

одноразовый стакан с кофе приземляется перед её носом аккурат об деревянную столешницу в импровизированном уличном кафе безымянной местной заправки — здесь хороший бленд только по настойчивому запросу и при условии пятёрки сверху. джеймс садится напротив и кивает в сторону, на припаркованное авто, спокойно скользя уставшим взглядом по родным чертам, резко обозначившимся в зыбком утреннем свете. редкие проезжающие машины вспарывают тишину и вновь уступают её безлюдной пустоте на чёрт знает какой по счёту миле от привычных мест. глаза считывают любые отголоски реакций. голос укутывает заботой.

— ну, домой?
[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

Отредактировано James Nordley (2020-05-17 04:25:24)

+2

18

— а я-то чего? — сазерлэнд разводит руки, пожимая плечами. — это все карма, возможно даже не моя.
постоянство в случае с эрин — признак тупого упрямства, нежелания признавать другие пути собственного развития и умение выворачивать любую ситуацию шиворот на выворот. даже если вбить розовые осколки от очков ей в глотку — она будет давиться кровью, уверяя всех, что это амброзия богов, но ошибок своих в жизни не признает.

эрин погружается в собственноручно возведенный вакуум, игнорируя ворчание джеймса, тупо следуя за ним вдоль дороги. она могла бы в очередной раз за сегодня заржать, неуместно выдавливая из себя перханье хохота — что угодно лишь бы разорвать воцарившийся вакуум внутри себя на клочки, неужели ты не видишь, мне трудно дышать, я вот-вот подавлюсь собственным языком — гранитное сечение лица по правую руку от нее говорило лишь о том, что сейчас лучше даже не дышать, а еще лучше броситься под колеса первой же машины.
на самом деле, сазерлэнд знала, что нордли ни разу так не думает (ну, пожалуйста-пожалуйста), но прошлый опыт продолжал отчаянно кусать её за пятки.

«я убью тебя, сука» звучит, когда отчим макает лицо эрин в тарелку с хлопьями и молоком; потом он еще раз кричит это, разбивая и тарелку, и лицо эрин на осколки.
«доброе утро, блядь».

эрин укладывает руки на стол, а подбородок на руки; глаза устало слипаются — адреналиновые остатки вяло перебегают от одного нервного окончания к другому, мозг и тело настойчиво требуют отдыха, эрин же продолжает жать на выдуманную педаль газа.
еще не все.
еще не отпустило, еще не перекинуло за черту, где кроется нирвана и долгожданный душевный покой. джеймса, который приносит кофе, хочется схватить за шкирку и начать трясти — где? где, блядь, обещанное мне успокоение? вместо этого язык лениво сворачивается в трубочку по форме слов «люблю, сука, что же ты творишь?», от этого тянет только блевать.
— угу, домой.

ей восемнадцать; квинтэссенция гнили — облечённая в хрупкое и смутно напоминающее женщину тело, жадно черпает водичку из-под крана, и самое плохое, что изгваздавшаяся в дерьме эрин не может прекратить наворачивать ложками то же самое дерьмо, в котором стоит по колени.
любит.
она его любит.
кривое отражение в мутном зеркале смеется над ней. сама мысль о том, что она способна хоть кого-то полюбить, после всего, заставляла её блевать. все происходящее больше напоминало шоу трумена, где тысячи пальцев из аудитории тычутся в нелепое подобие человека — эрин, где раздается громогласный ржач — любит джеймса.
дура года.

эрин щурится вглядываясь в лицо нордли — ничего, белый шум; сазердэнд даже через десять лет не научится считывать его мысли по языку тела. с досадой поджимает губы, опуская взгляд на стакан с кофе, чтобы занять пальцы начинает его крутить, надеясь, что у нее получится загипнотизировать себя на лучшую жизнь, нормальное будущее — пойду учиться, заведем детей, по субботам будем демонов призывать, нормальная семья и никаких тебе отчимов.

в st andrew’s day отчим решает, что за неимением денег на еду на праздничный ужин он приготовит эрин — привязывает ее к столу, в рот запихивает яблоко гнилушкой вверх, а между сжатых ног сует подожженную свечу «для создания атмосферы».

гулким эхом в голове сазерлэнд отзывается взвившаяся душа, молотящая по мозгу ножкой; это оглушительно. она хватает стакан и делает глоток.
эрин сидит. эрин падает.
эрин слышит, как по ее душу гремя цепями топает он, чтобы доесть остаточки.
— почему ты не бросил все это? разве не хотел жить, как все, воспитывать сына, вязать свитерочки из шерсти ллойда? — внимательный взгляд, уголки губ выгибаются в отработанной улыбке.
сазерлэнд переводит мысли, словно прикладывает подорожник, надеясь, что это поможет скрыть прогнившие края глубокой раны внутри — гной кипит и шипит, вот-вот выльется через край.
— я бы хотела забыть его, — добровольный срыв подорожника-пластыря, — забыть все, что он со мной сделал, но я не могу, — веки у джеймса почти захлопнулись, он замер, — даже злоебучий стив не смогу выжечь его из моей башки.
а ты обещал, что будет легче, говорил, что станет проще дышать — сознание обиженно надувает губы и тычет пальцем под ребра нордли; эрин разматывает себя на лохмотья, потому что не в ее стиле получать лишь половину от того, что ей обещали.
честно говоря, легче ей стало — да, боль превратилась из урагана в сильный ветер, но её не отпустило. ржавый и железный ёршик с наклейкой «отчим»  все еще царапает черепушку изнутри.

—  поехали к нему в тюрьму, — тихая пулеметная очередь из слов тонет в громком звуке - эрин отхлебывает кофе.

+2

19

рассвет подступает к горлу лёгкой озоновой дымкой. слабое послевкусие дождя, который они не застали, отрезвляет ровно до той степени, чтобы произошедшее вытянулось в одну линию, без падений и пиков, и покорно уложилось в памяти тёплыми чешуйчатыми кольцами. у него; у неё — новый виток отчаяния по нисходящей спирали прямиком в персональный ад. сухая, натянутая, горячая кожа расстаётся с шипами неохотно, на месте каждого вскрывается запущенная гнойная рана. год за годом, слово за словом, касание за касанием — эрин всё ещё разбивается осколками неправильной формы, ранясь о собственную память — забыть нельзя запомнить. кровь течёт из стигмат вперемешку с битым стеклом. чужие руки любезно заливают порезы  спиртом, заставляя раны дымиться, но следом же нежно затягивают их крепкими чистыми бинтами — пока не заживёт. джеймс легко улыбается в ответ на её упрёк и чуть качает головой, переводя взгляд с глаз на ладони, плотно обнявшие горячий стакан с кофе.

— почему не бросил? ты серьёзно? бросить ключ от всех дверей? — он усмехнулся и откинулся назад, — отказаться от инструмента достижения любых целей? сама подумай. и вообще, во-первых, хьюго воспитывать уже поздно, во-вторых... — он вновь взглянул на эрин — одно другому не мешает.

мимо с грохотом пронеслась транзитная фура с превышением на пятнадцать миль минимум. на заправку заехал древнейший «шевроле», многочисленное семейство турецких иммигрантов — судя по цветистому говору — высыпало наружу и равномерно рассредоточилось вокруг; джеймс проследил за ними спокойным бесстрастным взглядом.

— тебе. станет. легче, — каждое слово как гвоздь на голгофе, не хватает лишь контрольного удара копьём.

— эрин, поверь. у тебя нет другого выбора, только поверить мне. это же не так сложно, правда? — прямой испытующий взгляд цепляет острыми зубами, вызывая смутное беспокойство на уровне инстинктов. граница между обладанием и заботой снова идёт бензиновыми разводами — их видно, лишь если взглянуть под углом, со стороны. участие в глазах тут же сглаживает острые грани, ввергая в приятный покой почти что без оговорок. довериться — просто. особенно теперь, спустя время. особенно, если обещают избавление. особенно, если иного выхода нет.

вспышка. рёбра стынут на холодном каменном полу; несмотря на непроглядную, первобытную тьму, глаза различают неоднородное грязно-серое облако, раскатистое, текущее, дышащее, живое, оно медленно опускается на них всей своей массой, сковывая тело тисками ужаса. свет исчез как понятие, время затерялось в дыму, двери плотно заперты. «не бойся, прими его, я рядом» — рука крепко держит руку, — «докажи ему, что вы равные». мгла заполняет подвал как вода тонущий корабль, но сверху вниз. он касается густого тумана кончиками пальцев, будто разрезая его на призрачные слои, здоровается с бездной, как со старым другом. эрин неуверенно повторяет за ним — тьма ощупывает её руку, считывает чувства и жизненные импульсы, медлит лишь мгновение и тут же ныряет в ноздри, проникая внутрь. «не бойся» звучит уверенным раскатистым эхом, она знает — теперь это единственная из выживших истин, и делает первый глубокий вдох. вспышка. выдохнув дым прямо в эпицентр ревущего «гластонбери», среди тысяч горячих тел в паре метров от основной сцены, пьяная от водки каких-то русских парней из петрограда и обезумевших импульсов светового месива, она отворачивается от огней и ищет губы с закрытыми глазами, сквозь постоянное движение, свой и чужой пот, крик, децибелы и общность с беснующейся толпой многих сотен чужих сердец. срывается в смех, не переставая целовать, размазывает по щекам жгучие слёзы, с готовностью принимая в себя чистую эссенцию жизни в отместку за годы кромешного кошмара. вспышка. едва открывшись, глаза встречаются со скорбным выражением богоматери. она держит младенца христа предельно бережно и эрин гадает, сможет ли когда-нибудь сделать так же. сможет ли, хватит ли у неё души. мысль надолго не задерживается, потому что она почти что кончает от чужих пальцев, прямо во время службы, на которую они забрели случайно, позади праведных прихожан, закусывает губы в ответ на «да приидет царствие твое» — прилежная юная молящаяся с лицом, раскрасневшимся от божественных откровений. кому и зачем нужен абстрактный бог на на небе, если совсем рядом, на земле, есть свой собственный? она невольно задерживает дыхание и сжимает бёдра. образ марии перед глазами дистортит яркими пятнами в ответ на сокращения мышц позади клитора. вспышка. неровный выдох мягко ложится на шею, вторя влажному и солёному ветру на диком берегу адриатики. эрин запускает ладонь в прохладный мокрый песок — спустя секунды её ласково целует прибойная волна. обожжённая солнцем кожа жадно впитывает закат, во рту терпкое послевкусие черешневого «нобиле». время вновь утекает в море, но ей не жаль — ей хочется застыть в нём, как в янтаре, запечатлеть намертво, чтобы проживать раз за разом. она успокаивается в объятиях и слушает размеренные удары сердца, укрываясь от памяти стальным заслоном уверенности — прошлое недоуменно ослабляет хватку, на мгновение выпуская из крепких крючковатых когтей. неуверенный внутренний голос осторожно предполагает, что когда-нибудь всё и вправду может стать хорошо.

джеймс встретил призыв наведаться к врагу номер два [первый у эрин — она сама] без особенного воодушевления, но отговаривать не стал, прекрасно зная, насколько эта затея бессмысленна и нелепа. ещё полтора часа дороги обратно в эдинбург, звонок с просьбой устроить встречу, убаюкивающее бормотание утреннего радио и ожесточённая борьба со сном слились в один непрерывный белый шум на грани суток и бодрствования. она продолжала функционировать лишь на болезненной смеси адреналина с кортизолом, он — на чувстве долга и тревоге за неё. хотела ли она что-то сказать, или просто намеревалась взглянуть на того, чей суррогат был собственноручно ею сожжён, чтобы убедиться, что тот по-прежнему реален и здравствует — джеймс предусмотрительно не спрашивал. порой поддержка не подразумевала слов. порой она выражалась не в самых однозначных формах. порой, чтобы поддержать, нужно было позволить спуститься в логово зверя, следуя за спиной и не задавая вопросов. порой нужно было довериться в ответ.
[nick]James Nordley[/nick][status]surrogate[/status][icon]https://i.postimg.cc/9MDwkRzx/ezgif-6-524cefbcd4f8.gif[/icon][lz]<div class="lz"><a href="http://goetia.rusff.me/viewtopic.php?id=103#p5517"><b>ДЖЕЙМС НОРДЛИ</b></a> [49]<br>демонолог, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=72">the bitter</a>, <a href="http://goetia.rusff.me/profile.php?id=104">the maladjusted</a> and the wise.</div> [/lz]

+1


Вы здесь » theurgia goetia » архив эпизодов » i fall to pieces


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно