— думаю, ты, — издевается без стеснения, — ты всегда отлично обо мне заботился.
ник огрызается, потому что это последнее, на что хватает сил смертельно раненому животному. осознание того, что он никогда и никому нахер не был нужен, ощущается именно так — раной, которая вызвала кровотечение, что рано или поздно его убьет. быть может, прямо здесь, на этой кухне. или еще хуже — в соседней комнате. она как предсказание о том, когда ты умрешь. любопытство и тягостное стремление к саморазрушению приводит тебя туда, чтобы на всякий случай было оправдание.

theurgia goetia

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » theurgia goetia » эпизоды » it's cute in a way, till you cannot speak


it's cute in a way, till you cannot speak

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

it's cute in a way, till you cannot speak
[конец ноября, старый город, расмус & курт]

anacondaz — мама, я люблю

рано или поздно
мама найдет под кроватью твой циркуль и ритуальный кубок
все, неделю без мультиков и быстро в угол
сначала пары, уроки, школа и универ
а потом уже игрушки, девочки и люцифер

Отредактировано Rasmus Tägtgren (2020-02-24 16:39:23)

+4

2

[indent] Расмус, безусловно, любит своего приемыша огромной — просто, блядь, нечеловеческой силы — любовью: или так, или ближе к полуторавековому юбилею в нем очнулись наклонности мазохиста (в целом, понятия почти синонимичные), потому что других причин возвращаться в Эдинбург поздней осенью у нормального человека нет. Причин, чтобы возвращаться ради какого-то весьма условного разговора, суть которого Курт наотрез отказывается выложить по телефону, нет тем более, но Расмус все равно — едва тот скидывает вызов — покупает билет на ближайший по времени рейс люфтганзы.
И клянется себе, что если предмет беседы окажется недостаточно значимым для срочного перелета из Франкфурта, Джинкс придется залечивать Курту сломанные руки раз эдак восемь.
(удивительно, как далеко отодвигаются горизонты привычного воспитательного процесса, если есть возможность за считанные минуты срастить ученику все поврежденные кости)
[indent] Чтобы перечислить, сколько раз за последние семнадцать лет ему в голову приходило ненавязчивое «лучше б ты там все-таки сдох», придется перейти к числам пятого порядка. Расмус только-только спускается по трапу, а уровень его искренней ненависти ко всему живому уже пробивает критическую отметку: ледяной ветер, мелкая морось и общая промозгло-тленная атмосфера в принципе никому не добавляют настроения, а ему и подавно. Даже Джинкс, которая весь путь, не считая момента посадки, тихонько прикидывалась крысой, высовывает из кармана крошечный розовый нос, недовольно шевелит усами и прячется обратно до того, как Расмус успевает щелкнуть ее по морде.
(съеби, бля, не беси)
[indent] В теплом салоне автомобиля жизнь становится чуть более терпимой. Расмус выстукивает по бедру что-то среднее между имперским маршем и похоронным, рассеянно смотрит в окно и чуть щурится, когда замечает Курта. Тот стоит, натянув капюшон чуть ли не на все лицо, рядом с веселой вывеской кризисного центра.
If you are a victim of crime we can provide...
С момента покупки квартиры этажом выше прошло почти два года, а периодически ржать над этим ему все еще не надоедает. Сейчас, правда, Расмус лишь едва заметно дергает уголком губ; выходя навстречу, чуть сильнее, чем стоило бы, хлопает дверью и тут же забывает как про недовольство таксиста, так и вообще про его существование.
(на второй сотне лет люди уже не интересуют, за редким исключением)
(и к этому самому исключению у него есть вопросы, все звучащие приблизительно как what the fuck)
[indent] — Что с лицом? — вместо приветствия уточняет Расмус и, не дожидаясь ответа, направляется прямиком ко входной двери: торчать на продуваемой всеми ветрами улице дольше нескольких секунд у него нет ни малейшего желания. Разговаривать — тем более; он ограничивается лишь беглым взглядом на осунувшегося ученика, фыркает и звенит ключами.
Курт выглядит как старшеклассник, который неделю вместо еды, сна и подготовки к выпускным экзаменам долбил порошок. По меркам Расмуса, ничего криминального, но едва ли это могло послужить поводом для дружеского визита.
Особенно учитывая как закончился предыдущий.
И два перед ним.
[indent] Джинкс беспокойно ерзает в кармане, словно рядом с Куртом ей стало максимально не по себе, и Расмус снова ухмыляется: у демонов, даже самых тупых, отличная память, а еще они моментально учатся. Урок, который Джинкс выучила двенадцать лет назад, да так и не забыла — не надо лезть к его ученикам, если не хочешь выблевать половину своей сущности, корчась от боли из-за направленной
(и местами, кстати, авторской)
именной формулы.
Курт, когда пришла его очередь, это тоже усваивал, и довольно долго.
Подружку он себе, значит, хотел, посмотрите-ка на этого недолеченного Флаттершая.
[indent] Хлопнув дверью еще дважды — не специально, но так уж получается, — Расмус скидывает пальто и, не разуваясь, проходит в кухню.
Ему нужен горячий кофе и немного шериданса.
Или шериданс и немного горячего кофе в нем.
Или просто ебнуть чего-нибудь, пока не захотелось ебнуть кому-нибудь: обычно под горячую руку попадаются демоны, но сейчас и Ллайл, и Джинкс благоразумно исчезают из поля зрения.
Остается только одна карманная Сатана, к которой Расмус теперь приглядывается всерьез.
[indent] — Ну так и что с лицом-то?.. — повторяет, стоит Курту стянуть с головы капюшон. В желтоватом свете потолочных ламп он становится похож на посмертную маску себя же: обтянутый кожей череп, глубоко запавшие глаза и заострившиеся скулы никому не добавляют видимого здоровья.
Расмус пытается понять, стоит ли ему выпить до того, как талантливое чадо пизданет что-нибудь эдакое, или лучше потом прибить его без отягчающих, просто в состоянии аффекта.

+3

3

[indent] Кэнди — та самая демоническая сучка, которая безуспешно пыталась отгрызть ему ебало в свое время — любила подшучивать, дескать Курт уже такой взрослый мальчик, а все как в детстве, бежит к папочке с аляпистой открыткой из картона, цветной бумаги и блесточек
(пап, я сделялъ)
в надежде на то, что его погладят по голове, хлопнут по плечу и скажут какой же он молодец. Курт на такие предъявы всегда лениво огрызался, но по факту так оно все и было. Разница только в том, что открытка — день вчерашний, в почти тридцатник такое не прокатит, надо придумывать что-то другое. Задача усложняется еще и тем, что Расмусу уже чертова туча лет.
(ходят слухи, что он видел динозавров лично еще живыми)
И удивить его совсем не просто, а уж заставить сказать что-то вроде «молодец» и «горжусь тобой, сынок» — тем более. Для этого нужно совершить что-то поистине невероятное, невозможное.

[indent] Курт уверен, что в этот раз у него точно получится. Потому что именно невозможное он и совершил на досуге. Даже Расмус, со всей его силой и знаниями, которые он копил долгие годы, считал, что это решительно нереально, а Курт это сделал. Он смог.

[indent] Больших усилий стоит не выболтать ничего лишнего по телефону, потому что на самом-то деле Курту не терпится рассказать. Но приходится с этим немного повременить — Расмус не в Эдинбурге, так что встретиться в тот же день никак нельзя. Что ж, Курт ждал два месяца и еще подождет, ничего страшного, осталось совсем немного.

[indent] В назначенный день он приходит пораньше и пол часа бесцельно тусуется под вывеской, потому что провести дома хоть на минуту больше он заставить себя не смог. Не смотря на обрывистый четырехчасовой сон, он ощущал прилив энергии. Отличное настроение, щедро приправленное сладким предвкушением, не смог бы ему испортить даже открывшийся в трех метрах портал прямо в геену огненную.

[indent] Курт ходит туда-сюда, пока к нему не подходит розовощекая милая женщина чуть за пятьдесят на вид с круглым лицом и не предлагает зайти выпить чаю, показывая рукой на двери кризисного центра. Курт смотрит на нее недоуменно, медленно переводит взгляд на дверь — собственное отражение в оконном стекле бьет поддых. Видок у него, конечно, так себе. Из отражения смотрит какой-то героиновый нарик, у которого давно нет денег на новую дозу, а потому её величество ломка уже взяла его в тиски, ну или раковый больной в последние месяцы жизни — тут все зависит от испорченности смотрящего. В голову с опозданием робко стучится мысль, что надо было, наверное, заставлять себя жрать по расписанию хотя бы, а не «у меня все болит, никакого аппетита, пожру потом». И начать пить снотворное для здорового восьмичасового сна. А то он и так качком никогда не был, а в текущем состоянии, еще пара сброшенных килограмм и начнет ветром сдувать.

[indent] Вежливо, но решительно, отвязавшись от настойчивой бабульки, Курт встал на одно место, перестав шарахаться по разным сторонам, и натянул капюшон чуть ли не на лицо, чтобы меньше привлекать к себе внимание. Бабуля еще какое-то время поглядывала на него из окна кризисного центра, но потом её отвлекла юная дева с багрово-синим ошейником под высоким воротом свитера — очень вовремя.

[indent] — Не выспался, — для проформы отвечает Курт, хотя Расмус его уже все равно не слушает, и проходит следом. Они поднимаются в квартиру, где Курт снимает утепленную джинсовую куртку и идет на кухню. Он не был тут уже, кажется, так давно. А когда они с отцом виделись в последний раз? Целую вечность назад по ощущениям. Он, честно признаться, скучал, но лучше на этот счет помалкивать — от Расмуса хер дождешься проявления светлых чувств, разве что поржет. Расмус привык проявлять душевные привязанности иначе.
(у них вообще все было не как у людей)

[indent] Курт стаскивает капюшон от черной толстовки и заставляет себя сесть на стул.

[indent] — Да ничего особенного, если честно. Небольшой побочный эффект, я ищу способ его убрать. Просто увлекся одним проектом и забывал пожрать, поспать, запустил себя слегка. Не смертельно, — Курт часто постукивает ногой по полу и воодушевленно улыбается.

[indent] — Может, ты присядешь? — только огромным усилием воли он удерживается от того, чтобы не добавить «а то ты упадешь». Драматическая пауза, длившаяся от телефонного звонка и до этого самого момента, и без того уже немного затянулась.

[indent] — Помнишь несколько лет назад я нашел твою тетрадь с рабочими заметками? И там были наметки на ритуал, позволяющий получить силу демона, если предоставить себя, как сосуд, и каким-то образом суметь остаться в своем теле главным. Ты еще сказал, что это решительно невозможно, верное самоубийство и все такое, — он сам не замечает, как начинает активно жестикулировать руками в процессе, — Я никак не мог выкинуть это из головы. Какие бы возможности открылись, если бы не надо было выдумывать правильные формулировки и можно было бы просто пользоваться их силами самостоятельно! Мы можем много, но с этим...мы смогли бы намного больше.

[indent] Выражение лица у Курта по мере рассказа становилось все более воодушевленным, а улыбка все более самодовольной. Он намеренно оттягивал сладкий момент, и в то же время торопился, поэтому разговаривал быстрее обычного.

[indent] — У меня хорошая память, ты знаешь, я что вспомнил, то зарисовал себе, попытался разобрать, усовершенствовать. И... — Курт делает глубокий вдох, глядя прямо в глаза Расмусу, и разве что хвостом не виляет.
(за неимением этого самого хвоста)

[indent] — У меня получилось! Я нашел способ не просто подчинить себе сущность, а поглотить её, заполучив все её возможности в полной мере. Есть небольшой побочный эффект, конечно, заполучив их силу, я получил и их боль, теперь все...побаливает, но я уверен, это можно будет исправить потом. Главное, что у меня получилось, па. Я смог.

[indent] Курт хлопает себя по колену и чуть не смеется.

[indent] Веселье, правда, длится не долго.

Отредактировано Kurt Tägtgren (2020-02-25 01:52:25)

+2

4

[indent] Его эдинбургская квартира стерильна и совершенно безлика; царство кремового и белого, сплошь блестящие полированные поверхности, голые стены, однотонные шторы, шкафы без ручек и пустые матовые вазы, в которых никогда не увядали живые цветы. Появление Курта нарушает выскобленный порядок, словно вместе с ним внутрь врывается хаос: исчезает привычная тишина, замкнутая усиленными стеклопакетами, в недвижимом пространстве что-то (кто-то) мельтешит, жестикулирует и никак не может
просто
замереть
на своем
месте.
Меньше, чем через минуту, у Расмуса начинает болеть голова: то ли в самом деле мигрень, то ли сила самовнушения. Чтобы поменьше раздражаться, он отворачивается к кухонным ящикам; задумчиво смотрит на батарею бутылок и тянется сперва к хересу, но — бросив косой взгляд через плечо, — решает не мелочиться и цепляет стоящий ближе всего гордонс. Потом на глаза попадается ликер из горечавки, картина складывается в нечто цельное, а Расмус решает, что нет такой проблемы, которую не решит белый негрони на lillet blanc.
Энтузиазм, написанный на физиономии Курта, слегка подрывает наивную веру в чудеса классической коктейльной карты, но он решает не сдаваться и лишний раз не накручивать.
Даже после вежливого предложения присесть.
(дед твой пусть присядет)
[indent] — Впрочем, ничего нового, — тихо фыркает себе под нос, пока птенец возбужденно жужжит про какие-то свои эксперименты. Пожрать забыл, значит. Судя по роже, еще в прошлый вторник, и ничего нового в этом действительно нет: если перечислить все те разы, когда Курту что-то уебывало в голову, провоцируя на немедленные подвиги
(мам, я бэтмен!)
то можно снова вспомнить про числа с четырьмя нулями.
[indent] Потом до Расмуса плавно доходит, что на этот раз речь совсем не о том, что Курт, как водится, ничего не трогал, а потом ему явилась гениальная идея с большой буквы И. Про содержимое тетради он вспоминает не сразу; рассеянно встряхивает шейкер вместо того, чтобы размешать, потом, опомнившись, недовольно смотрит на собственную руку и тянется к витой длинной ложке. Shaken, not stirred, мать его, и угадайте, кто тут не похож на Бонда.
Когда-то они этот разговор уже начинали.
Когда-то Расмус уже пытался вдолбить Курту в башку, что есть границы, которые переступать нельзя. Просто, блядь, нельзя, и все тут: просто есть вещи, которые, случись что, не делают тебя сильнее.
В лучшем случае, они делают тебя инвалидом, и опять же, можно шутить, что для его ученика в этом нет ничего нового, но одно дело — природная дурь, которую из него уже, видимо, ничем не выколотишь. И совсем другое — какое-нибудь фатальное дерьмо вроде полностью стертой личности, или что там еще может произойти, если экспериментировать с...
[indent] — Что?..
[indent] Расмус застывает, чудом не выронив стакан; стискивает пальцы на стеклянных стенках так, что будь они потоньше — и осколки уже вошли бы в ладонь. Бледное перекошенное лицо отражается в зеркальной дверце холодильника; он делает было шаг вперед
(не совсем понимает, зачем, но, вполне возможно, чтобы задушить уже этого долбоеба, потому что это совершенно точно не лезет ни в какие рамки)
и замирает снова.
Если Курт сказал ему правду..
Курт?
[indent] Повисшую на пару мгновений паузу нарушает сухой щелчок пальцев. Расмус отшатывается, разглядывая приемыша так, словно пытается просканировать его черепную коробку и проверить, что там вообще есть внутри: сахарная вата, перекати-поле, пыль?..
Еще через мгновение в коридоре раздается легкое цоканье когтей, едва соприкасающихся с паркетом. Джинкс преодолевает оставшееся расстояние в два прыжка, и Расмус тормозит ее перед третьим, вскидывая раскрытую ладонь — стой пока. Переводит помертвевший, настороженный взгляд обратно.
[indent] — Кого ты призвал?
В переводе на нормальный английский — ну и с кем, на самом деле, он имеет честь разговаривать?

+3

5

[indent] Расмус резко меняется в лице, и совсем не так, как того ожидает Курт. Отец бледнеет, застывает каменной статуей, сжимая в руке бокал так крепко, что еще немного и тот треснет, лицо у него какое-то перекошенное, будто еще три-две секунды и его хватит инфаркт. Смотрит настороженно, изучающе, типа он Курта не знает вообще, впервые видит.

[indent] Это почти обидно, но Курт молниеносно находит для себя сносное объяснение. Конечно же, Расмус за него просто очень переживает, беспокоиться. Думает, наверное, что его тело захватил какой-нибудь демон с Изнанки и носит теперь как костюм, пришел тут, пиздит что-то, а чтобы не шокировать прям так сразу притворяется его сыном. Ведь если подумать
(думать, правда, надо было, блять, раньше)
то, что он тут рассказывает звучит примерно так же как «пап, я в субботу видел единорога». Надо было, наверное, как-то аккуратнее к этому подвести разговор, выдавать информацию в строго выверенных количествах, а не вываливать все и сразу. Но Курту не терпелось похвастаться и вот...

[indent] Когда в кухне появляется Джинкс, Курт так резко вскакивает со стула, что тот с грохотом падает на пол, попутно двинув его по ноге — но это такая мелочь на фоне постоянных болей, что Курт этого даже почти не замечает. Он выставляет перед собой раскрытые ладони в успокаивающем жесте, и старается держаться в пол оборота к Джинкс и отцу на случай, если все-таки придется отбиваться в буквальном смысле. Конечно, теперь он с этой тварью на равных, но никаких гарантий у него все равно нет.

[indent] Расмус настойчиво требует истинное имя демона — это очевидно. Курт не очень спешит этим делиться, будучи абсолютно уверенным, что как только Расмус узнает имя, то тут же попытается демона изгнать. Чем это закончится для Курта одному богу известно — в самом лучшем и самом маловероятном случае демон отправиться домой, у Курта перестанет все болеть и он заживет долго и счастливо. В худшем и куда более вероятном варианте закончится это для Курта плохо. Нужны долгие исследования, экспериментальные симуляции и всякое такое. А пока что возможности крайне туманные и очень непредсказуемые.

[indent] Тварь молчит.
(может, очень неразговорчивый попался демон, а может, там просто уже нечему пиздеть)
На фоне этого единственное, что приходит в голову Курту, когда он думает о изгнании — что его выкинет вместе с демоном на ту сторону, что неизбежно приведет к его смерти. Умирать в его планы на двадцать седьмое ноября совершенно не входит, так что он поспешно начинает сыпать на Расмуса рандомными фактами их общей биографии.

[indent] — Когда я был мелкий, то полез на шкаф и тот на меня свалился, помнишь? У меня было сотрясение мозга, и бровь лопнула. Ты мне еще тогда сказал, что если я еще раз туда полезу, ты мне ноги переломаешь? Моей любимой игрой на приставке в детстве был Бэн Тэн, а мою школьную рыжую подружку звали Сэнди, первую татуировку я набил в шестнадцать, логотип бэтмена, вот эту, — Курт подтягивает рукав и тычет пальцев в свою правую руку, демонстрируя ту самую татуировку, о которой идет речь.

[indent] — Все? Убедился? — с надеждой спрашивает Курт.

[indent] Всякому демонологу ведь известно, что у демона нет доступа к памяти его сосуда. Конечно, эти твари поразительно легко приспосабливаются и могут даже, при нужной сноровке, какое-то время притворятся тем, кто раньше был главный в шкуре, но их достаточно легко подловить какими очень личными вопросами. Ответы на которые может знать только оригинальный хозяин тушки. Обычно просто мало кто догадывается начать такие вопросы задавать, особенно когда не уверены, что такое в принципе возможно, чтоб в знакомом поселилась какая-то хтоническая тварь.

[indent] — Это все еще я, Курт, ты разговариваешь со мной. Понимаю, это звучит безумно, но у меня на самом деле получилось это. Я так уже пару месяцев хожу и все спокойно, никто у меня в башке едкие комментарии не вставляет, когда я сплю никто не ходит в моем теле по своим делам — проверено. Все нормально, не надо так переживать.

[indent] Конечно, это приятно, когда папка за тебя переживает.
Но не до такой же степени, чтобы держать около тебя своего ручного демона, готово в любой момент наброситься и сожрать с потрохами.

[indent] — Убери её от сюда и давай спокойно поговорим. Если хочешь я расскажу тебе, что и как поменял, чтобы получилось, пошагово расскажу.

[indent] Иными словами — я готов выложить все, кроме истинного имени сущности, которую в себя подселил.

[indent] Не то, чтобы Курт не доверял отцу, но тот сегодня был какой-то чересчур нервный.

+3

6

[indent] От Джинкс Курт шарахается так, что чуть не падает вместе со стулом, и какая-то часть Расмуса
(очень, блядь, крошечный кусочек)
готова удовлетворенно хмыкнуть: пусть лучше боится, чем опять лезет к демонам, как будто те его школьные товарищи — десять лет не виделись, давай обнимемся.
Весь остальной Расмус находится в состоянии, близком к коматозному.
Как-то по умолчанию в слова Курта он все-таки верит, но от этого становится только хуже, потому что дальше он, как и любой уважающий себя родитель, начинает делать выводы; в переводе на понятный английский — прогнозировать судный день, где его особенное сокровище, разумеется, подыхает в первую очередь. Учитывая общий артистизм и масштаб его амбиций — вместе с собой утаскивая примерно половину населения всей Шотландии, включая овец.
Эти и другие мысли лихорадочно сменяют друг друга в его черепной коробке те полминуты, пока Курт пытается не довести до греха, избрав коронной стратегией напоминания о том, как разочаровывал Расмуса лет с двенадцати и по сей день. В сухом остатке остается головная боль, мельтешащие перед глазами татуировки
(спрячь, блин, не позорь отца)
и кошмарные картины овечьего геноцида. Что из этого нравится ему меньше, вот так сразу сказать трудно.
[indent] — Сядь, — сквозь зубы цедит Расмус, для большей наглядности указав пальцем вертикально вниз.
— А ты заткнись, — адресует на этот раз Джинкс, которая глухо рычит и разворачивает острые уши.
Ему нужна короткая пауза и что-то покрепче. Опрокидывая в себя содержимое стакана, Расмус тоскливо думает, что недооценил таланты пасынка: проблемы такого уровня — это не трогательный разговор под негрони, а перепиливание вен тупой ложкой под теплую водку, пока где-то на фоне завывает Ян Кертис. Если принять его слова как данность, то...
(то???)
Расмус складывает два и два, а получает почему-то инфаркт.
Херня эта ваша математика.
[indent] Но вот какой нюанс: всем известно, что демон, помещенный в сосуд, не обладает доступом к его памяти. Факт? Факт.
А еще всем известно, что подавить демона целиком, не утратив при этом все его способности, невозможно. Вроде как, тоже факт. Курт хочет убедить его в том, что сломал второе правило, а может ли кто-то предоставить гарантию, что на самом деле он не наебнул первое?
И он ли, в таком случае, это сделал.
(расмусу начинает казаться, что его мозги превратились в холодец и легонько дрожат)
[indent] Отпускать Джинкс он даже не думает; подзывает к себе, пока выливает остатки из шейкера в стакан, и, сощурившись, снова смотрит на Курта. По крайней мере, теперь у него больше нет вопросов к его внешнему виду: что внутри, то, очевидно, и снаружи — но это всяко не повод проникаться глубочайшим сочувствием, забывать об элементарной осторожности и оставаться один на один с демоном, не имея ни причин ему доверять, ни способов, случись что, себя хоть как-то защитить. Расмусу еще три года до полноценных и гордых ста пятидесяти. Курту столько же до детских тридцати.
Будет неплохо, если до круглых дат они доживут оба, но в самом крайнем случае он готов ставить только на себя.
[indent] — Я задал тебе другой вопрос, если помнишь, — прохладно и без всяких намеков — потому что прямо в лоб — говорит он.
Расмусу, конечно, охуеть как интересно, и вопросов у него целая пачка, но очевидная попытка Курта съехать с неудобной темы говорит совсем не в его пользу, хоть и понятна без дополнительных объяснений. Ну да, признаваться и тем самым дарить определенную власть над тварью, которая заняла неопределенную площадь в его башке, удовольствие сомнительное.
А если что-то пойдет не так?
А если, кроме твари, там ничего и не останется, вот что тогда?
Он, как ни крути, тоже умеет быть упрямым. И вообще, от кого Курт всему этому научился-то.

+3

7

[indent] — Ты только не психуй.
Курт медленно поднимает с пола стул и ставит его в вертикальное положение, после чего падает на него жопой, стараясь сделать максимально расслабленный
(читай: не опасный)
вид.

[indent] Бросает хмурый взгляд на Джинкс.
(это что за хуйня, дорогая? демоническая солидарность в тебе проснулась? раз я сожрал одного из твоих, ты меня больше не любишь?)

[indent] Чем дальше, тем больше Курт начинает походить на обиженного щеночка, которого отругали за сожранный фикус и разбитую любимую вазу. Ему пиздец обидно. Он, конечно, ожидал, что Расмус будет беспокоиться и переживать, на то он и отец. Но не так же долго и упорно! Переживания папы перешли все мыслимые и немыслимые границы еще две минуты назад, а прекращать он, похоже, даже и не думал. Курт не рассчитывал на восхищенные дифирамбы, простого «молодец, сын» было бы достаточно — вместо этого между строк «ты совсем охуел, а ну выплюнь каку».

[indent] Видит бог, Курт безгранично любит отца, что бы там ни было. Расмус его вырастил, дал образование, билет в жизнь, научил всему, что знает, никогда не доебывал гипперопекой
(до сегодняшнего дня)
и не вел себя так, как будто Курт ему за это все по гроб жизни должен. Курт очень любит папу, и уважает — иначе его бы тут вообще не было — да и подстраховка ему не помешает на случай, если что-то все же пойдет не так.

[indent] Но...
Но говорить отцу истинное имя вызванного демона может обернуться еще большими рисками. Расмус его, конечно, любит, но есть вероятность, что не настолько. Соврать? Как вариант, но Курту бы не хотелось доводить до этого. Он врал Расмусу в последний раз в далеком детстве и всегда по мелочам, не настолько по крупному.

[indent] — Ты только не психуй, — как сломанная виниловая пластинка повторяет Курт, только уже с чуть другой интонацией. Если в первый раз это было сказано как «сажусь, сажусь, только не психуй», то теперь это скорее «ты только не психуй но-о-о-о...».

[indent] — Спрашивай, что хочешь, кроме этого. Вдруг я тебе скажу, а ты сразу попытаешься выгнать его обратно в дом родной и это меня убьет? В моем ежедневника на сегодня не запланирована встреча со смертью.

[indent] Как там учил его папуля? Поменьше доверяй другим демонологам, лучше никому вообще никогда не доверяй. А Курт — хоть у Расмуса и могло сложиться впечатление, что этому оболтусу в одно ухо влетает, в другое вылетает — всегда прислушивался к отцу, и пусть не сразу, но всегда брал во внимание все его уроки, аргументы и наставления. А вид делал, чтобы Расмуса от его значимости не слишком раздувало.
Курт, между прочим, даже отказался от плана переубивать всех инквизиторов — желательно путем сожжения заживо — и стал больше склонятся к идее создать им в Шотландии такой ад на земле, чтоб они сами все от сюда ноги унесли с мыслью никогда больше не переступать границу этой грешной страны. Папа прав — убивать их без толку, Инквизиция просто новых пришлет.
О чем Расмус, впрочем, так и не узнает, если не сменит гнев на милость в самое ближайшее.
Так и останется в неведении о том, что его слова для Курта имеют таки очень большой вес.

[indent] — Сам посуди, будь я демоном, да я бы уже из штанов выпрыгивал, лишь бы меня домой, на Изнанку, отправили, — этот, последний, аргумент кажется Курту просто железобетонным.
Ну и что ты на это скажешь, пап? Нечем крыть, да?

+2

8

[indent] Вот они, плюсы человеческих отношений (кавычки ставить интонационно — там, где больше нравится): сперва ты вкладываешь в кого-то кучу времени, сил и эмоциональных ресурсов, а потом все идет по пизде. С вариациями — иногда раньше, иногда позже, — но идет неизменно.
Люди, по какому-то несчастливому совпадению наделенные свободой воли, распоряжаются ей как-то совершенно безрассудно. Неправильно. Не так, как надо.
Поэтому Расмус предпочитает тех, у кого этой свободы нет изначально — из Джинкс, например, вышел отличный компаньон и слуга, а уж питомец какой, сплошное загляденье, — или прикладывает все силы к тому, чтобы ее ограничить. В идеале, обратить в ноль. Вся эта дичь с равноправным партнерством его, мягко говоря, не впечатляет.
Ему нахуй не сдалась чья-то чужая взрослая цельная сформировавшаяся личность.
Расмуса более чем устраивает, когда все вокруг просто делают, что он говорит. Лучше молча, но в порядке исключения можно завязать вежливую беседу.
А Курт и тут все херит. Вот уже лет пятнадцать, с завидным, сука, постоянством.

[indent] Справедливости ради, Расмус терпит.
Пока воспринимает его протест и попытки в самодостаточность как нечто неопасное; пока Курт не пытается перечить всерьез; пока вся его самостоятельность заключается в том, какую квартиру снять, какую девицу трахнуть и что набить на плече. Сейчас — не тот случай, и это выводит из равновесия.
Так, должно быть, чувствует себя человек, чья собака — бесспорно, горячо любимая, — вдруг решила пожить своей жизнью. Хэй, Джимми, я тут подумала, нахуй тебя с твоим поводком: смешно, но совершенно немыслимо.
Потому что как ни называй милого лабрадора своим другом, у питомца все равно остается хозяин.
(за все эти годы мог бы уже и уловить метафору)

[indent] — Когда ты его призывал, ты об этом не думал, а теперь, значит, озаботился? — осклабившись, уточняет Расмус. Оправдания Курта такие же нелепые и смешные, как у школьника, прогулявшего учебный день, только к ним почему-то добавляется искренняя обида, считать которую проще, чем бегущую строку во время выпуска новостей на BBC One.
Не просто натворил херни, но еще и уверен, что все правильно сделал. Время задаваться вопросом, как он успел так проебаться в воспитании, и когда именно все пошло по пизде.

[indent] — Давай-ка еще раз: ты провернул фокус, который только каким-то чудом тебя не прикончил, и ждешь, что я скажу, какой ты молодец, раз по чистой случайности не проебался? — предельно корректно
(претензии?)
формулирует он; отставив в сторону стакан, подается вперед и упирается ладонями в бедра. Разглядывает Курта так, словно впервые увидел музейный экспонат — ухтывау, это что за чебурек.

[indent] — И все это ради чего? — шелестящие интонации опускаются и вовсе до шипения; Расмус, не мигая, смотрит на приемыша.
Нет, и все-таки стоило его прикончить.
Или просто не вытаскивать в тот день. Пошел бы на корм твари, скольких проблем сейчас бы удалось избежать.

+2

9

[indent] Курт пристыженно опускает взгляд, потому что ну да, не подумал. Но эффект длится очень недолго. В конце концов, решительно ни один человек в мире не способен предусмотреть абсолютно всё. Даже суперкомпьютер, способный на основе вводных данных спрогнозировать примерно миллиард возможностей развития событий, на такое не способен. Все равно что-то останется вне прогноза. Все равно что-то пойдет по пизде, потому что таково правило жизни. Все, что может пойти не так, обязательно не так пойдет. А великий дар человечества — умение выгребать.

[indent] Курт возмущенно сопит и поднимает брови, опять глядя на Расмуса.
(да ты, поди, бать, это серьезно?!)
— По случайности?! Да я почти год работал над этим!
Ладно, Курт готов согласится на то, что, возможно, все это не целиком результат его работы, что просто в тот день луна была полной, меркурий ретрограндым, а весы в большой медведице, поэтому все получилось. Множество факторов, о половине из которых он даже ни разу не задумался собрались в нужном месте. Свою роль могли сыграть персональные особенности его психики, которые в свою очередь, сложились из личного жизненного опыта, определенное количество жизненной энергии, которую даже измерить нечем, не придумали еще такого девайса, и силы, собственно, призванной твари. Но это все не отменяло того, что он, вообще-то, тщательно готовился и много корпел над этим проектом. Так что да, блять, он в обиде, что этого не оценили. Имеет, мать его, право!

[indent] И ради чего все это? Курт открывает рот, чтобы ляпнуть «ради тебя», закрывает рот, так и не ляпнув такую глупость, снова открывает рот. Делает глубокий вдох, вспоминая, что у него есть целая куча аргументов, заготовленная заранее.
— Ты еще спрашиваешь? Ну, во-первых, ради знаний. Важно не только сохранять знания, которые уже есть, но и узнавать что-то новое. Мы, конечно, и с первым пунктом с трудом-то справляемся, но это не повод застрять на месте и никуда не двигаться. Они, — Курт красноречиво одними глазами указывает на Джинкс, — не стоят на месте. С каждым призывом, с каждым годом, прожитым в этом мире, они все больше изучают нас, наши методы, наши формулы, все больше разбираются с тем, как мы ими управляем и однажды, если ничего не изменится, они найдут способ послать нас дружно нахер.

[indent] Он во второй раз рассказывает про свою милую Кэнди, которая попыталась оттяпать ему башку. Эту историю Расмус уже знает, и Курт знает, что Расмус на счет этой истории думает, а Расмус знает, что Курт думает. Но иногда повторение это не так уж плохо.

[indent] — Да-да, знаю, — он закатывает глаза, — опять скажешь, что это я где-то проебался, но что ж она тогда пару лет прикидывалась послушной зайкой, а только потом решила а чего б меня не убить-то? Что ей раньше мешало? Если бы, согласно твоей версии, я неправильно ее призвал, что ж она сразу меня не прикончила? Понравился сильно, а потом разонравился? Пап, она нашла лазейку, которой там и быть не должно.

[indent] Курт прочищает горло, ему бы водички попить, но никто не предлагает стакан воды. А он еще, естественно, не закончил.
— Восемь из десяти демонологов даже понятия не имеют, на что эти существа способны. Думают, что они годятся только на роль бесплатной проститутки, совмещающей обязанности пиар-менеджера и иногда наемного убийцы конкурентов за спасибо. И они не признаются, конечно, что они дураки что ли, работы себе добавлять. А тем временем, они способны почти на что угодно. И я это знаю, потому что теперь тоже это могу.

[indent] Тяжкий вздох срывается с губ. Курт смотрит на отца тяжелым, уставшим взглядом. Ну как ты, мол, не понимаешь, бать, развитие, возможности, вот это вот все, разве мало? Курт буквально открыл целый дивный новый мир, прорву возможностей. Он почти как Колумб от демонологии. А ему «зачем?» да «почему?». Разве ж Колумба спрашивали на кой хер он открыл Америку? Нет.
А его вот спрашивают.
Еще и чем-то недовольны.

+2

10

[indent] Почти год.
Лицо Расмуса становится похоже на безжизненную маску: кожа, от которой отхлынула кровь, бледнеет и становится почти фарфорово-белой; на контрасте будто темнеют, обретая цвет, стеклянно-серые глаза. Курт, сам того не зная, размашисто подписывает себе приговор, и этот приговор безапелляционно гласит — ненадежен.

[indent] — Почти год, значит, — шелестит его голос. Расмус склоняет голову набок, изучающим взглядом одаривая пасынка.
Все это время он, оказывается, молчал и втихую строил планы, не озадачившись тем, чтобы посвятить в них единственного, кого следовало бы с самого начала. Воспользовался чьей-то помощью
(о, он, конечно, высокого мнения о способностях курта, но божественного дара за ним не припоминает, из чего легко можно сделать выводы)
нашел на стороне помощников и настолько обнаглел, что пришел похвастать результатами.

[indent] — Почти год занимался этим дерьмом за моей спиной, — ласково уточняет Расмус, пытаясь понять: до щенка в самом деле до сих пор не доходит, в чем он только что сознался, или он успешно прикидывается.
По всему выходит, что когда-то он охуеть как сильно ошибся в оценке кое-чьих умственных способностей. Стоило взять в ученики аквариумную рыбку.
Гуппи таких проблем, по крайней мере, не подкидывают.

[indent] — Скажи мне, будь так любезен: кем ты себя, мать твою, возомнил? — спрашивает все также обманчиво-тихо; только Джинкс, улавливая интонации, опасливо прижимает уши к черепу.
Сегодня Курт, завтра его дружки. Послезавтра любая подзаборная шавка уверится, что может без последствий творить что угодно.
Рассказать, что случится через неделю?

[indent] — Я перефразирую, если вопрос кажется слишком сложным. В этом городе ничего не происходит без моего ведома и моего согласия, можешь считать это правилом, законом мироздания и аксиомой одновременно. С чего вдруг ты решил, что ты исключение? — он говорит медленно, расставляя акценты.
Недоговаривает очевидное: на этот раз Курт рискует навлечь на свою голову много больше, чем праведный отцовский гнев.

+4

11

[indent] Надежда, как известно, умирает в самый последний момент, только когда все остальное уже издохло. Расмус начинает на него чуть ли не шипеть — это и есть тот самый распоследний момент. Если замолчать и прислушаться, можно услышать предсмертные крики надежда если не на «молодец, горжусь», то хотя бы на попытку в понимание. Хуй тебе, Курт, а не понимание. Ведь если великий и ужасный Расмус считает, что что-то невозможно, то это решительно невозможно, если конечно великий и ужасный Расмус сам не придумает как сделать это возможным.

[indent] Ой блять, лучше б вообще ничего не рассказывал.

[indent] Но нет же, он ж хотел как лучше. А теперь папуля, обладатель премии лучший накручиватель себя на ровном месте с двадцатилетним стажем, видать хер пойми что себе надумал. Сам надумал, сам обиделся, разозлился и вышел — из себя. Прекрасно. Просто восхитительно. И чё теперь с этим делать, как жить?

[indent] Курт и сам-то от папы не отставал, как обычно, и стоял где-то рядышком с дверью, на которой висела табличка «выход в астрал, будьте осторожны, не забудьте потом вернуться в себя обратно».
(администрация не несет ответственности за возможные сопутствующие разрушения в связи с выходом из себя)

[indent] — Помнится, — очень тихо сквозь зубы говорит Курт, — когда я в последний раз пытался с тобой об этом поговорить, ты мне что сказал? Это невозможно, верное самоубийство, сто процентов, даже думать об этом забудь. Так? Так. Ты даже теоретически не желал рассмотреть вопрос возможности.
Вот он и не лез, пока не обзавелся железобетонными доказательствами своей правоты в этом вопросе. А что прикажете еще было делать? Доебывать Расмуса расспросами и теориями, пока у него дым из ушей не пойдет? Что это говно, что то. Все говно.

[indent] — Ты хочешь мне сказать, что только ты имеешь высшее право заниматься какими-то исследованиями, да? А другие только с тобой в роли научного руководителя, такие дела? Потому что что? Тебе надо забрать себе лавры? Да забирай, мне не жалко!
Вот и поговорили, блять.
Расмус психанул, Курт психанул. Тянет на семейный скандал в особо крупным размерах — первый в своем роде — и плевать, что никто так на ор и не перешел.

[indent] — Ну я пойду? С вашего позволения, господин Верховный. Откланиваюсь, — во рту скапливается столько яда, что можно было бы отравить средних размеров слона.
Курту больше нечего сказать, а слушать то, что, несомненно, есть еще сказать Расмусу у него нет настроения. И так уже наслушался по самые помидоры. Главное при выходе не хлопнуть дверью и не свалить с полок всю посуду на кухне, как бы сильно не хотелось. Силы надо держать под контролем, а то у Расмуса появится еще один лишний повод доебаться.
Как там медитация учила? Глубокий вдох, медленный выдох, мысленно посчитайте до десяти, представьте котенка или что вы там считаете милым.
Курт представляет хладный труп инквизитора, валяющийся в луже собственной крови, с размозженной башкой. Становится и правда немного легче не психануть.

+1


Вы здесь » theurgia goetia » эпизоды » it's cute in a way, till you cannot speak


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно