Если кто-то думает, что в восемнадцать можно бухать без похмелья, он заблуждается.
Бл-лядь.
Нельзя.
По крайней мере, вот столько, сколько я накануне — точно нельзя.

Я лежу с закрытыми глазами на самом краю постели; от падения вниз меня удерживает только чистое везение и нога Нэнси, которую та на меня закинула. Кровать двуспальная, но нас, кажется, четверо. Или пятеро. Или трое, если кто-то один как следует охуел и развалился на всю половину.
Без понятия. У меня внутренности будто длинной барной ложкой перемешаны и находятся не на своих местах. При каждом излишне резком движении под ребрами и в черепной коробке колышется желе. Нога Нэнси давит так, словно весит целую тонну, но я еще минут десять собираюсь с мыслями, чтобы просто спихнуть ее с себя.
О чем речь, если даже открыть глаза — уже хренов подвиг. Я чувствую себя больным животным, которое забилось в самый дальний угол и практически не дышит.
Правда, не дышу я по большей части из-за Нэнс.

Мне нужна вода и что-нибудь сожрать.
Что-нибудь жирное, горячее и с усилителями вкуса. Я готова запихнуть в себя два биг мака подряд в смутной надежде, что это пригвоздит желудок к месту и помешает ему свободно блуждать по всему телу.
Господи, как же мне хуево.

Я щурюсь, пытаясь уткнуться носом в подушку так, чтобы стало темно, но рискую раньше вывернуть себе шею. Да и воздух, опять-таки.
В моей сумке-для-тусовок валяются две упаковки презервативов, зубная щетка, чистое белье, пауэрбанк и сухой шампунь. Ставлю мысленную отметку: в следующий раз положить маску для сна.
Лежать и дальше становится просто невыносимо, потому что ебучее солнце светит прямо в глаза. Я дотрагиваюсь до Нэнси и понимаю последовательно две вещи: во-первых, это не нога, а рука; во-вторых, это явно не Нэнси.
....................

Дышать я снова перестаю, потому что мне совсем не хочется его
(я не шерлок, но вряд ли у женщины запястье будет в два раза толще моего)
разбудить. Знакомиться не хочется тоже. Сейчас мне хочется только воды и ведро острых крыльев из KFC. Еще, может, мороженого. И огромный стакан латте. И пирожок.
Ладно, я готова жрать все, что не приколочено, лишь бы оно не пахло алкоголем.

Приподнять эту лапищу и выбраться оказывается не так-то просто. Я начинаю злиться. Я — несчастное больное животное, которое пыталось встретить в этой постели свою смерть
(но проголодалось)
и совершенно не подписывалась на физнагрузки. Усилие, которое нормальному человеку покажется смехотворным, в моем нынешнем состоянии кажется запредельным; сползаю-стекаю на пол и еще минуты две просто сижу, откинувшись на край кровати спиной.

Моей одежды на мне нет.
И в поле зрения тоже нет.
Я убеждаю себя не сдаваться раньше времени и для начала повернуть голову. Желе в моем черепе визжит от страха.
Кажется, у меня морская болезнь.

Вместо головы я разворачиваюсь целиком. Окей, я помню это лицо.
(очень смутно, но оно точно не незнакомое)
И эту комнату.
О, это точно мой носок. А футболка не моя, но ситуацию легко исправить; я кое-как встаю, делаю пару шагов и сажусь с прямой спиной, потому что если я сейчас наклонюсь, то просто воткнусь лицом в ламинат и заработаю перелом шеи вместе с премией дарвина.
Выворачиваю лицевой стороной и на всякий случай принюхиваюсь.
Сойдет.

Итак, у меня есть футболка.
(и немного самоуважения)
Начало отличное.

Кухня должна быть где-то справа, это я помню тоже. Праздную маленькую победу, убедившись в своей правоте, потом — в наличии на столе сахарницы.
При одной только мысли о горячем сладком чае мне становится хо-ро-шо, насколько это возможно, когда на 85 процентов состоишь из холодца. Минуты две я нетерпеливо пялюсь на закипающий чайник, потом разбавляю прямо из-под крана — ждать, пока кипяток немного остынет? ну уж нет, — и oooooooooooooohhhhhhh my gosh.

Секс это круто, но вы пробовали.. примерно что угодно другое?..

Я забираюсь на стул с ногами и только теперь замечаю часы на духовке.
В СМЫСЛЕ ДЕВЯТЬ СОРОК.
Бл-лядь. Точно помню, что засыпала, когда уже потихоньку светало; понятно теперь, почему меня так плющит. Сколько я спала в итоге, часа четыре? Четыре с половиной?
Издевательство.

Огромная чашка чая примиряет меня с действительностью, как и валяющаяся поблизости пачка ментоловых vogue. Внутренности слегка успокаиваются, зато начинает беспокоиться чувство прекрасного: ненавижу срач, даже если это всего лишь полупустая пепельница и пара стаканов.
Пара стаканов тут, пара там — и вот уже квартира превращается в пиздец.

В десять двадцать я хлопаю дверцей духовки
(ай, извините, нечаянно вышло)
тушу пятую по счету сигарету и собираю в пакет бутылки, попутно с некоторым удивлением их подсчитывая. И это в меня вчера влезло?..
Вообще, этим вопросом я задаюсь второй раз за утро, но не суть.

Дальше по плану душ и разобраться, наконец, с одеждой. Я открываю дверь ванной и замираю в проходе.
Вашу ж мать.
Когда я выстраивала последовательность действий, то не собиралась совмещать два в одном. Мои джинсы и кофта валяются на дне ванны. Мокрые.

...я вспоминаю, что накануне вечером всерьез собиралась их стирать
(нахера?..)
пока кто-то меня не оттащил. Приблизительно догадываюсь, кто, но в упор не понимаю, как эта идея вообще посетила мою светлую — во всех смыслах — голову.
Игры в дору-зи-эксплорер начинают утомлять. Я отжимаю сперва джинсы, потом укороченный свитшот. Делаю еще одну мысленную пометку: положить в сумку какие-нибудь запасные шмотки.
Еще немного, и я начну ходить на пьянки с туристическим рюкзаком.

Одиннадцать двадцать пять.
У меня, наконец-то, чистые волосы, свежее белье, не очень свежая футболка с чужого плеча и огромная (без двух кусков) пицца, которую я собрала из всего, что отыскала в холодильнике.
Я успела пожрать, пожрать еще раз, прибрать кухню, найти второй носок, нарисовать себе глаза там, где у меня и так уже есть глаза, и теперь мне скучно.

Привет, я Одра.

— Эй, — у него волосы примялись на одну сторону и физиономия примялась тоже. Я помню, что он пил в три раза меньше, чем я.
Может, даже в четыре.
Ладно, по большей части только я и пила.

— Э-эй, — я бы ласково позвала тебя по имени, правда, но я в душе не ебу, как тебя зовут, котеночек.

— Доброе утро, — минуту назад я поставила стакан на тумбочку, и теперь понимаю, что это было охуенно верное стратегическое решение, потому что стоит мне чуть резче потрясти его за плечо, как происходит какая-то херня.

Я не сразу понимаю, какая, потому что кровать и потолок меняются местами.
Я даже испугаться не успеваю: мой бедный заторможенный желейный мозг кричит, что жизнь его к такому не готовила.
Погодите-ка.
Ах да. Это я теперь лежу, и у меня на запястье сомкнута клешня размером со все мое лицо.
Вот теперь уже можно испугаться, но это будет выглядеть так, словно я отстаю в умственном развитии.

А у меня, на минуточку, есть самоуважение.
Немного.

— Ты должен сказать «доброе утро», — и поставить меня на землю.
Или это уже не та книжка.

Я киваю на тумбочку. В стакане шипит и пурызится таблетка.

— Голова не болит?

Говорят, что девочки выбирают мальчиков, похожих на своего батю.
Начинаю подозревать, что мой биологический отец — Висконти.

Не то, чтобы этого я осознанно выбирала
(по крайней мере, я этого не помню)
но паттерн, знаете ли, просматривается. Спросонья они оба соображают приблизительно одинаково никак. Граблями тоже размахивают оба. И угрожают.

Поверь, мой сладкий сахар, к этому быстро привыкаешь.

— Чем-то не тем я бесплатно не делюсь, — будет он мне тут фыркать, посмотрите-ка.
В окно, говоришь, выкинешь? А если я???

В смысле, сама выйду, если надо будет.
Но вообще, конечно, не хотелось бы.

На трезвую голову прихожу к выводу, что на пьяную неплохо так соображала. Ну, не считая стирки. И еще пары-тройки моментов, которые память подкидывает генератором случайных чисел.
...ай. Чувствую, что щеки начинают гореть алым: так бывает, если смотришь в глаза парню, которому накануне заблевала ванную. Возможно, вторая бутылка текилы была необязательной, а третья и вовсе лишней.
Странно, что меня не увезли на скорой. Чисто математически, исходя из количества выпитого на килограмм веса, мне сейчас полагается лежать в палате под капельницей с физраствором.

Как видите, математику я отрицаю.

Он выглядит забавно обеспокоенным. Я вспоминаю кое-что еще и ухмыляюсь. Сказать ему, что мне пятнадцать с половиной?..
Что-то подсказывает, что не стоит, а то он меня тут и придушит.

— Ты уже спрашивал, и тогда ответ тебя устроил, — приподнимаю бровь: вот еще, отчитываться тут перед ним. Валяться на смятом одеяле, которое из-под меня еще и выдергивают, больше не хочется; сажусь, прислушиваясь к ощущениям. Желудок в целом реагирует довольно благосклонно.
Было бы неловко, если бы меня еще и тут стошнило.

Имя крутится на языке, но дальше дело не идет. Я почти уверена, что что-то на «с», и увлеченно перебираю варианты — Сэм, Стэн, Саймон, Сидни...
(ну а что)
С-с-с. Сука.
Тоже не то.

Он продолжает на меня пялиться. Эй, я нормально выгляжу, я проверяла!
Мне все равно становится не по себе. Не очень приятно представлять, что парень, который вчера был не прочь тебя трахнуть, сегодня просыпается с хтоническим ужасом в груди и мысленно зарекается никогда больше не пить.

Я напоминаю себе, что я, вообще-то, красивая.
Вместо этого в голову упорно лезут эпизоды времен средней школы, когда Дерек ржал, что у меня глаза как у аквариумной рыбки. Такие же вытаращенные, расставленные по бокам и луп-луп.

А еще дурацкий подбородок и губы треугольниками.

Так, блядь.
Мы не в средней школе, у меня все-таки выросли сиськи — бля буду, до последнего сомневалась, — и со мной все в порядке. Может, это у него проблемы с визуальным аппаратом.
Или на девчонок встает только по пьяни и в темноте.

Вдох-выдох. Я спокойна и уверена в себе, а если ему что-то не нравится, то пусть идет нахуй, и что значит «это его квартира». О, у меня богатый опыт отжимания чужих квартир.
Спросите Висконти, он подтвердит.

— Я привела в порядок кухню и немного пошарилась у тебя в холодильнике, так что если хочешь жрать, самое время оторвать жопу от кровати. Штаны, кстати, на кресле, — и да, это я их туда положила, когда отыскала.

Смотри, я классная.
Честно.

(пожалуйста, скажи, что я правда классная)
(ДА НЕ МОЛЧИ ТЫ БЛЯДЬ)

Если честно, я немного не догоняю, но, по-моему, все должно происходить как-то не так.

Объективно говоря, я первый раз просыпаюсь с парнем, с которым накануне у меня был
(.......наверное)
секс. Память пытается подсунуть еще один эпизод, но я отметаю его быстрее, чем перед глазами начинают мелькать картинки — чего я помнить не хочу, того типа и не было. Фить ха, не считается. Нет. Нет-нет-нет.

Так вот о чем это я.
Первый.

В смысле, парень, разумеется, нет.
(о, это было бы забавно, но тут он запоздал где-то эдак на три пункта; если вспомнить о том, о чем я не хочу, то на семь)
(....я сказала, на три, блядь)
Но вот вся эта кинематографическая хуйня с совместным — условно — пробуждением пока не значится в списке вещей, которые я уже проходила, так что можно только прикидывать.

И вот по моим прикидкам это все как-то не очень правильно.

У меня похмельная башка, пустой желудок — был — и мокрые шмотки; упорхнуть золушкой до его пробуждения было бы проблематично, да и...
зачем?

Эй, парень, в чем твоя проблема? Ждешь визита мамы? Ну так нехуй было накидываться вчера. Не ждешь? Возвращаемся к стартовому вопросу.

Я чувствую себя немного странно и почти обиженно; плетусь следом на кухню, не удостаиваюсь ровным счетом ни одного комплимента и теряюсь окончательно.
Ладно, поняла, я тебе не нравлюсь. Вот тут ты точно не первый: судя по всему, моя целевая аудитория — забитые студенты-первогодки, мужики за тридцать пять
(исключая висконти, висконти особенный)
и извращенцы всех возрастов. Поздравляю, чувак. Как говорится, есть и хорошие новости.

И все-таки, мог бы быть хоть немного повежливее.

Заводить живность??? Серьезно?
Опустим тот факт, что Двейн тоже не хотел никого заводить в своем доме, а я не оставила ему выбора — но здесь-то я, блядь, оставаться и не собиралась!

С ЧЕГО ТАКИЕ ПРЕДЪЯВЫ, КОТИК.
Хуетик, бл-лядь.

Я вспоминаю, что вчера мы сидели здесь же, и в какой-то момент текилы во мне стало достаточно, чтобы перебраться к нему на колени.
И угадайте что.
Никто не пиздел про живность.

Сука, у него на шее минимум четыре засоса, и готова поспорить, что я оставила их не на бездыханном теле, так что поимел бы совесть.

Я откидываюсь локтями на спинку стула и сцепляю руки в замок под грудью, глядя на него с анатомическим интересом. Я задета, оскорблена и дальше по списку.
Требую сатисфакции и признания, наконец, моих кулинарных талантов.

Он чего-то ждет. Ответа, наверное. А я продолжаю молча смотреть, надеясь, что ему в какой-то момент тоже станет не по себе, ну хоть чуточку.
Потом неторопливо выпрямляюсь; устраиваю подбородок на плотно сжатых кулаках.

(можно я ему уебу, а?)

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты хорош, когда затыкаешься к ебене матери?

Я возмущена до глубины души.

Все, что я пыталась сделать на самом деле — так это произвести хорошее впечатление и немного помочь с приведением этой убогой халупы в порядок. Бухать двое суток подряд любят все, убирать за собой — приблизительно никто, и я всего-то хотела
ну, знаете
не быть сукой.

Любой нормальный человек, с похмелья проснувшийся в чистой квартире, где пахнет вкусной едой, был бы искренне благодарен. Вау, детка, ты молодец и достаточно постаралась, чтобы не словить в табло три мешка плохо завуалированных оскорблений. Спасибо. Очень вкусно. Хочешь, вызову тебе такси?..

На самом деле мне бы правда не помешало, чтобы кто-нибудь вызвал мне такси. Последние деньги, которые у меня были, ушли на порошок, а я рискую уйти своим пешком, даже приблизительно не понимая, в каком районе города нахожусь. Вряд ли отсюда рукой подать до Балерно.

С другой стороны, у меня всегда остается запасной вариант под названием «Двейн, я дома, пожалуйста, спустись к таксисту, иначе он вынесет нам дверь». Учитывая, сколько завтраков, обедов и ужинов я ему приготовила
(ни разу не заблевав при этом ванную)
почти уверена, что он мне это простит. Короче, добраться до дома — не проблема. Шмотки я кое-как пристроила на полотенцесушителе, и где-то через час их можно будет надеть без гримасы отвращения. Отдам этому уебку футболку, помашу на прощание, пожелаю сдохнуть в тридцать пять от цирроза печени.
Да, именно так оно все и будет.

Но, бл-лядь, какого хрена?!

Я смотрю на ровный круглый след от зубов на его плече: мда, синяк вышел что надо.
Вспоминаю, почему я его укусила, и краснею неровными пятнами. Он, кстати, как будто и не заметил. И сейчас не замечает, хотя — готова поспорить, — ему должно быть больно даже просто повернуть голову.

Это месть, да?
Ты поэтому такой уебок? Эй, я не специально!

— Во-первых, — я всаживаю ладонь в столешницу с такой силой, что хлипкое дерево стонет от удара. Справедливости ради, этому несчастному столу много не надо. И у меня теперь горит ладонь.
Ну и хуй с ней.

— Я Одра. Во-вторых, — БАМ. На этот раз я сжимаю кулак. — твоя блядская ванная давно в порядке. И в третьих,

(я бы с удовольствием саданула ему по физиономии, но вместо этого царапаю ногтем лакированное покрытие)

— ...мне казалось, ты предпочитаешь, когда рот у меня открыт.

Еще немного, и от негодования у меня волосы начнут шевелиться, как змеи. Или просто встанут дыбом.
Я что, правда так плохо выгляжу с этой подводкой?

Не думала, что признаю это хотя бы мысленно, но в какой-то момент начинаю искренне скучать по Курту.
Да, он был криповый как пиздец, и явно поуже в плечах, и, кажется, пустил Ричи на колбасу...
(точно ли я скучаю? уже не так уверена)
...зато не хамил, не пытался меня подъебать и даже поинтересовался, как у меня дела.

Мда.
Планка моих ожиданий относительно мужиков находится явно ниже уровня моря.

— Говно был твой вариант, — я все еще обижена и нет, я на него не пялюсь. Если только чуть-чуть. Одним глазом. Чисто художественный интерес, ничего личного.
Ладно, я залипла.

В памяти воскресает кое-что еще: Нэнси в этом своем любимом топе на пуговицах, которые все время выглядят так, словно вот-вот оторвутся от натяжения
(еще бы, с ее-то размером, и нет, я не завидую... окей, я завидую)
пихает меня локтем в бок и шепчет — если что, я его раньше приметила. Я тихо возмущаюсь в ответ и напоминаю, что это она меня сюда притащила, причем под предлогом развеяться.
Имей совесть, Нэнси.
Нэнси, у тебя родители опять в Европе, старший брат подкидывает денег на бухло, а я живу с уголовником, отстранена от занятий и всю прошлую вечеринку проторчала в ванной с блюющей малолеткой, пока ты отрывалась на полную катушку.
Она, сжалившись, кивает.

И вот мы здесь. Охуительно, восхитительно, забираю все свои слова обратно, лучше бы я свалила домой, вместо того чтобы в полупьяном бреду соглашаться с «просто вернись и сделай вид, что забыла у него свою сумку».
Дура, вот же моя сумка.
Да ну не бей ты меня, я уже иду!

Что в итоге? Парень, который накануне казался отличным вариантом провести ночь, смеется надо мной и отправляет драить спальню. Мои способности к ненавязчивому флирту по-прежнему покоятся на отметке ноль из десяти. Настроение испорчено, самочувствие, мягко говоря, так себе, а если вчера и было что-то из разряда «вау», то я этого просто, блядь, не помню.
Нэнси меня проклянет.
Кстати о птичках — ох, блядь, только не это, господи, пожалуйста, только не это; я бросаюсь к своей сумке, нашаривая телефон, и мысленно готовлюсь к смерти при виде десяти пропущенных от Висконти.
Я ушла из дома позавчера и должна была вернуться... та-дам, тоже позавчера.
Я не помню, чтобы хоть раз ему позвонила или написала.

Кажется, Нэнси меня не проклянет, потому что проклятия не стакаются.

— Блядь-блядь-бл-л-лядь, — он еще и разряженный; я откапываю провод и пауэрбанк, жду, пока чертов кусок говна подаст признаки жизни
(да не ты, ты рот закрой)
и с ужасом захожу в журнал звонков.
Два входящих, один исходящий. Три пьяные смс с тонной опечаток и эмоджи. Кажется, я все-таки предупредила его раньше, чем окончательно наебенилась.
Я молодец, и у меня все еще есть дом!

Так уж и быть, придурок глазастый, приберу я твою сраную спальню.

Делать особо и нечего; я шарю по шкафам в поисках чистого постельного белья, собираю в пакет еще пару бутылок из-под кровати, критически оцениваю состояние полов — прокатит; я тебе, блядь, не горничная, — и не отказываю себе в удовольствии пошариться на полках.
Он или чистюля, или делал генеральную уборку прямо перед нашим приходом. Даже в ящиках стола все сложено аккуратно. Даже в нижних, где обычно горой валяется всякая хуйня, которую нормальным людям влом разобрать.
Я кручу в пальцах упаковку mysize и оглядываю спальню еще раз. Потом еще один, на всякий случай, вдруг чего-то недоглядела. Память посылает меня нахуй и снова подсовывает Нэнси без возможности свайпнуть в сторону.

С одного раза ничего не будет.
Нэнс со своим бывшим экономили на резинках месяца четыре — перестали только потому что парни у нее надолго не задерживаются, — и ничего.
Все в полном порядке.
...я сейчас закричу.

На запястье остается красноватый след от зубов. Я пытаюсь дышать и успокоиться. В самом-самом крайнем случае есть врачи, тесты, пара таблеток — и ты снова в полном порядке.
В саааамом-самом крайнем, но мне ведь не может настолько во всем не везти, правда?
Должен быть какой-то предел и высшая справедливость.
Я дышу.

А этот уебок опять что-то пиздит и явно не разделяет мою панику.
Стрелки мои его волнуют, посмотрите-ка.

— Теперь ты счастлив? — я выкидываю в пакет ватные диски с черными потеками и толкаю дверь ванной.
Ауч.
Это не должно меня смущать.
Чего я там, спрашивается, не видела.
Секунду-другую я честно пялюсь ему в глаза и стараюсь забыть о самом факте наличия периферического зрения, а потом снова начинаю злиться, и на себя в том числе, и окидываю его взглядом уже демонстративно — с макушки до пяток.

...у меня появляются вопросы к своей анатомии.
Это вот настолько я вчера была бухая?

Ладно, забыли и проехали.
Я сказала, забыли. И. Проехали.

— Совместный душ захотел? Хренушки, — до меня долетает пара капель ледяной воды: ну уж нет, спасибо.
Кстати, раз уж я такая не единственная с хреновой памятью.

— Тебя-то как зовут?..

Каспар.
Касссспар.

Почти понятно, почему меня так заглючило на букве «с».
Забавное имя и странная фамилия, я такой раньше никогда не слышала. До этого мне казалось, что он, типа, какой-нибудь валлиец
(хуй знает, у них там тоже тьма акцентов)
но теперь я склоняюсь больше в сторону восточной Европы. Серб?.. Хорват?..
Чем сербы отличаются от хорватов?..
В душе не ебу.

— Моя версия была лучше, — потому что на Уебка ты пока что похож больше, чем на любого Каспара, не обессудь.
(эту часть умозаключений я умалчиваю)

По крайней мере, он вроде как сказал, что я все-таки симпатичная — и да, я потихоньку учусь переводить с языка уебков на нормальный.
Я думаю о том, что мне должно быть абсолютно похуям на его мнение.
И еще я думаю, что больше ни разу не возьму в руки подводку.

Висконти тоже говорил, что макияж мне не идет, но еще он говорил, что не хочет меня трахать, так что его мнение по поводу моей внешности как бы не считалось.
Окей, Каспар, 1:0.

Он смотрит на меня эдаким проникновенным взглядом героя-любовника и сообщает: Одра, у меня для тебя есть три главных слова.
Я сразу же решаю, что эти три слова — вали отсюда нахрен.
Ан нет, и тут удивил.

— Ч-чего?..
Помогите, мне нечем дышать. У меня паника, истерика, я вот-вот провалюсь от стыда под землю, и там меня размотает на атомы. Он серьезно спрашивает меня про месячные?..
Нет, я все понимаю. Феминизм, бодипозитив, эмпауэрмент. Бла-бла-бла, это нормально и естественно, и мы должны начать говорить о том, что у нас бывают, ну, знаете, эти дни.

НО НЕ С ПАРНЯМИ ЖЕ.

В смысле, блядь, твои познания должны заканчиваться на том, что прокладки обливают синей жидкостью, а женщины раз в месяц начинают весело бегать в белых брюках.
Ты че, сука, ты че???

Я краснею, как пожарный гидрант, выебанный флагом Советского Союза.

И Каспар не придумывает ничего лучше, чем окатить меня ледяной водой: спасибо, полегчало. Теперь я не просто стою в ступоре, а ору в ступоре.
Холодно же!

— Ты!.. Да ты!..
О, я заговорила пассажами из Эмили Бронте, которую выебала...
Извините, заканчиваю.

Все мое смущение подчистую перерабатывается в праведный гнев и неуемное желание отпиздить его мокрым полотенцем. Мокрого полотенца у меня нет, есть только сухое. Приходится обойтись им.
Если честно, мне почти смешно. Насчет него не знаю, но, будем объективны, вряд ли можно сильно пострадать от куска махровой ткани, даже если тот прилетел по морде.

(...он же меня за это не убьет?)

И мне все еще нужно что-то ответить.
Господи, это унизительно.

— Я на таблетках, окей? — Одра Уинтер и ее вранье без вранья.
Ну а что, я правда на таблетках. Я же не уточняла, на каких именно: поверь, там много, ты не хочешь выслушивать весь список.

Если что-то правда случится, дорогой, разберусь без твоей помощи. Мне не тринадцать, и я отлично знаю, что делать.
(«двейн, дай денег»)

И кстати. Моя очередь.

— А ты когда последний раз проверялся?.. — хотел взрослые разговоры? Н-на, жри.

Блядь, а вдруг у него действительно ВИЧ?
??????????????????????????????

О, Господи, пресвятая Мария, и кто там у вас еще в палисаднике, только не это.

Да какого хрена.

Какого, я спрашиваю, хрена.
А если бы я сказала, что у меня спираль, он бы?.. Hell no, об этом думать не будем.
Привет, я Одра Уинтер, и список того, о чем я не хочу думать, больше, чем мои долги. А долгов у меня дохуя.

У меня мелькает мысль впарить ему витаминки, но от этой идеи я отказываюсь довольно быстро: не хочу, чтобы меня второй раз тыкали носом, как котенка, в наглый пиздеж.
Тем более, что я терпеть не могу напрямую врать, только избирательно недоговариваю и отвечаю слегка не на те вопросы, которые мне задают. В принципе, витаминки в эту логику укладываются: он просит таблетки — он не уточняет, какие именно.
И все равно.
Я принципиально отказываюсь и дальше оправдываться.

Че, сука, вот теперь ты решил стать ответственным, да?..
Знаешь, куда себе эту ответственность запихни? Нет, не туда же, куда запихивал накануне, я на это второй раз не подпишусь, меня раньше печень нахуй пошлет.

Он тащит меня за руку. Я мысленно навешиваю ему red flag за абьюзивное поведение: да-да, я прошаренная, знаю, как выглядят первые звоночки. Сперва этот милый парень просто куда-то тебя тащит, а через неделю просто вколачивает башкой в стену, и все вокруг в унисон поют о-о-о как же ты дурочка не заметила, на кого запала.
Так вот, я не дурочка, я все, бл-лядь, заметила, и через неделю мы с тобой не увидимся. И через две, и через три, и вообще когда бы то ни было в этой жизни.

Сука, да я просто в бешенстве.
В том типе бешенства, когда очень хочется реветь, и от этого только больше злишься, и потом наступает момент, когда
...да.
Когда меня пидорасит на части. Прости, что не предупредила, это только в полночь я принцесса с глубоким заглотом, а все остальное время суток нихуя ни разу нет.

— Каспар, скажи мне честно... ты больной? Я не буду тебя осуждать, но просто чтобы понимать: ты совсем наглухо ебнутый? У тебя мания преследования? Тебя обижали? Ты женился по залету в девятнадцать и поклялся не повторять ошибки молодости?.. — смотри, милый, я стартую очень ласково, чтобы не задеть твое огроооооомное самомнение.
Если его, конечно, можно задеть, в чем я не уверена.

А ведь могла бы без намеков объяснить, что ты нахуй никому не сдался.
Блядь, Каспар, я готова подписаться под этим заявлением своей кровью. Той самой, на которую ты теперь будешь молиться.

Ни ты, ни твое сраное ЧСВ, ни эта убогая квартира с картонными стенами — кстати, если ты тоже не помнишь, дошло ли у нас все-таки до секса, можем пойти спросить соседей.
Ни одна живая душа в здравом уме не захочет оставаться с тобой рядом, Каспар.

Потому что ты мудозвон и нищеброд, и если второе еще можно простить, то первое — точно нет.
И я не произношу это вслух, только потому что мы оба это отлично понимаем.

— И что дальше? На цепь меня посадишь? Фотоотчеты тебе высылать или что как?

Мне вдруг становится охуенно смешно.
Вставай, Каспар, я все уронила.
До тебя меня трахнули четверо человек по очереди, и я видела упаковки из-под презервативов наутро, пока пыталась найти свою сумку, но отнюдь не уверена, что их было ровно столько, сколько нужно.

Может быть, у кого-то из них правда был ВИЧ.
Если да, тебя ждет приятный сюрприз.

(меня трясет, и это странно; ощущается, в смысле, странно)
(я впервые начинаю по-настоящему думать в попытке хотя бы себе ответить на его вопрос)
(у меня в голове календарь, и он мне охуеть как не нравится)

— Если что, разберусь сама. Это не твоя проблема, — я пожимаю плечами.

Потому что все проблемы этого мира мои.
Просто, блядь, все. Я собрала каждую. У меня — а-ха-ха — целый букет.

— И раз уж мы договорились, что это не твоя головная боль, — пожалуйста, давай хотя бы с этим уже, наконец, договоримся, — Можешь перестать быть мудилой хотя бы на то время, пока сушатся мои шмотки?..

Я выстраиваю план.
Четкий порядок действий — это то единственное, что удерживает мою крышу на месте в моменты, когда я близка к истерике.
(к истерике я близка примерно шестнадцать часов в сутки, Каспар, остальные восемь я сплю)

Мне нужен еще один чай, еще один кусок пиццы, немного тупого отвлекающего пиздежа — о, с этим ты справишься, родной, я в тебе ни капли не сомневаюсь, — и такси.

Что.
Чего.
А...

Я торможу на первом же шаге, который собиралась сделать в сторону кухни. Только что я была сконцентрирована исключительно на чае с пиццей
(о, я здорово умею концентрироваться на чем-то одном, особенно если это жратва)
нацелена, так сказать, на результат, заряжена на победу, вот это все. И тут мне опять прилетает какая-то Херня Которую Я Не Ожидала.

Каспар Кирай, очевидно, очень талантливый парень, и один из его талантов — выбивать меня из равновесия парой слов.

Сука, ну вот только-только сосредоточилась же, а теперь начинать все заново. Быстрота реакции явно не относится к числу тех вещей, которые я выиграла в генетической лотерее, поэтому мне приходится взять паузу, чтобы проморгаться.
Эй, ты уж определись, скотина ты конченная или есть какие-то светлые моменты. Я бы заодно повесила табличку, как в магазине, только не открыто-закрыто, а человек-мудозвон.
Хотя это и вместе звучит как отличное определение. Почти как женщина-кошка, только фильмы про тебя снимать не будут.

Даже не знаю, что ему на это ответить.
Хэй, мать выгнала меня из дома, напоследок обозвав шалавой, а сейчас я тусуюсь у чувака, который со дня на день вернется к жене и ребенку (куда меня, разумеется, не позовут), так что спроси еще раз где-нибудь через неделю.
Мое будущее висит на волоске и напрямую зависит от личного семейного счастья Висконти, потому что он, конечно, душка, но даже при самом оптимистичном раскладе не станет выкидывать кучу денег на аренду квартиры, из которой рано или поздно свалит.
Так что да, Каспар, отцом ты не станешь точно. Я себе скорее вены зубами вскрою, чем позволю этому случиться.
Хотя...
иу.

— Если я скажу, что это сложный вопрос, через сколько секунд ты опять взбеленишься и решишь, что я достаточно отбитая, чтобы использовать залет как решение своих проблем?.. — три, две, одну? Что, я сама подаю ему идеи? Ну извините, я не специально.
И мне нужен чай, так что если он хочет продолжить диалог, то пусть идет за мной. Тут, ко всему прочему, еще и окно открыто. Я цаца, мне дует.

Нет, окей, эта мысль все-таки пришла мне в голову, что уже о чем-то говорит, но не в контексте конкретно этого придурка.
На самом деле, я всерьез задумалась, не выйти ли мне замуж. Ну, типа, женщины так делают. И их потом даже содержат. И иногда даже всю жизнь.

Я красивая
(ууу, сука, только пиздани опять что-нибудь про мое лицо)
и не бытовая инвалидка.
Правда, детей я не хочу совершенно. Совсем. Никак. Ни при каких, блядь, обстоятельствах.
Но ведь можно как-то и без них?..

Щелкаю зажигалкой, выжидательно пялясь на чайник.
Смотри, я не планирую бросать курить, или бухать, или долбить, окрыленная перспективой материнства. Усек? Успокоился?

— Я тусуюсь у чувака, который... которому похер, есть у него в квартире кто-то еще или нет. Так что да, в целом, мне есть куда идти, но я буду очень признательна, если ты не начнешь выталкивать меня отсюда в мокрой одежде, — мир? Нет? Долго мне еще оправдываться за свое существование?

Я хмыкаю, когда он спотыкается на полуслове, явно подбирая слова.
Терять, кроме физической целостности, мне действительно нечего, все уже давно проебано. У меня нет денег, золотых сережек — Майк дарил какую-то ебань, но я ее сразу же загнала, — и кредиток, а самая дорогая вещь в моей сумке — пауэрбанк за полсотни фунтов, да и тот принадлежит Нэнси.
Не могу не отметить, что у нас с Каспаром в этом смысле есть кое-что общее. Ну разве что целых костей у меня, скорее всего, побольше, а шрамов точно поменьше.

— Он хочет ее трахнуть, убить и съесть. Насчет точного порядка действий я не уверен, — неточно цитирую по памяти и натыкаюсь на вопросительный взгляд.
— Молчание ягнят, — в его глазах по-прежнему дымчатый знак вопроса. Я выгибаю бровь: серьезно? Будь ему пятнадцать, я бы еще поняла, но Каспару лет на десять больше.
Мда, культурный багаж в его случае — это скорее небольшой кейс.

Мне вдруг становится интересно, кто он такой на самом деле. Это отвлекает от той хуйни, которая медленно варится в моей голове, да и просто забавно: я вроде как ничерта о нем не знаю, но в моем распоряжении целая квартира, можно делать выводы и играть в детектива, руководствуясь кучей просмотренных сериалов и прочитанных книг.
Как-то раз я, кстати, читала одну забавную вещь, и там говорилось: важно обращать внимание не только на то, что написал автор, но и на то, чего он не написал. Вполне может относиться и к людям, и я сейчас не про элементарную херню типа отсутствия кольца на пальце.

(чтобы предположить отсутствие у него жены и постоянной девушки, не нужно быть умником, нужно просто, ну... иметь уши)

Я забираю свою кружку и забираюсь на кухонную тумбу, потому что стулья — это скучно, а еще я хочу быть повыше.
Оглядываю его снова, как будто могла упустить какие-то примечания мелким кеглем.

Я почти уверена, что у него нет высшего образования
(ценовая категория арендованной квартиры и отсутствие диплома где-нибудь в рамке на видном месте)
и сразу же попадаю в тупик, пытаясь понять, какого хрена он тогда здесь оказался. Британия — нихуя не страна мечты для восточноевропейских мигрантов. Сложно, муторно, заебешься с документами. Эдинбург, ко всему прочему, еще и ни разу не топовое место, куда приезжают в поисках лучшей жизни.
Не считая акцента, у него охуенно чистый английский.
Смотался сюда сразу после школы?
(нахуя)
Переехал с родителями еще в детстве?
(ну... плюс-минус похоже)

— Можно вопрос?..
Я снова вспоминаю содержимое его шкафов и полок.
Нормальные люди так не делают.
— Ты служил?.. В смысле, по контракту? — это бы многое объяснило.
Это бы охуеть как много объяснило, на самом деле.
И полки, и то, как он подорвался, когда я попыталась его разбудить, и тот факт, что все его шмотки, кажется, можно уложить в спортивную сумку за десять минут, помахать на прощание и съебаться.

И, ну... беды с башкой, чего уж.
Их — в первую очередь.

Если честно, он напоминает мне Висконти.
(и бедами с башкой в том числе)
Вот это вот «не трош меня, я одинокий волчара, мои лапищи мощны». В цирке не выступает, а живет, да-да.

Чем дольше я об этом думаю, тем больше меня это веселит.
Я бы их познакомила, но боюсь, что ебанет.

Скидываю пепел в раковину. У меня осталась одна сигарета и примерно столько же вариантов после того, как основной он высмеивает — в буквальном смысле.
Я даже не знаю, смеется он над моей тупостью
(ну, не он первый)
или просто не хочет признаваться, что я угадала. Эй, признайся, что я угадала!

Ну, по крайней мере, в моей голове это звучало логично и классно: хэй, я Одра, царица дедуктивного мышления
(индуктивного, кстати, если уж придираться к мелочам)
...по жизни победительница, ага, да.

Сдаюсь и тоже поднимаю ладони. У меня они хотя бы человеческого размера, а не с крышку мусорного бака в диаметре. Смотри, Каспар, как должны выглядеть нормальные руки.

И все-таки, кем надо быть, чтобы даже не слышать ни разу про «молчание ягнят»?..
Он как будто с Луны свалился и приземлился прямиком на голову.
Это, кстати, тоже многое бы объяснило, без шуток. Пара-тройка черепно-мозговых вписывается в его портрет вообще без напряга.

— Ну, если ты не провел все детство в чулане, куда тебя запирала повернутая на католичестве Джулианна Мур, то я даже не знаю... — хмыкаю. В ответ — опять тишина.
А ну-ка...
— «Кэрри»? Стивен Кинг?

Кажется, я вот-вот перегну, но это в самом деле как-то странно.
Я же не про тик-ток ему рассказываю.

— Может, ты еще и шоу Грэма Нортона ни разу не смотрел? — хмыкаю, затягиваясь в последний раз. Отворачиваюсь на секунду, чтобы потушить окурок под струей воды.
Поворачиваюсь.

...да ты орешь надо мной, что ли.

— Где тебя держали последние лет пятнадцать, в тюрьме?..

О.
А об этом я почему-то сразу и не подумала. Странно, учитывая, что я живу с Висконти.

ЭТО БЫ ОБЪЯСНИЛО ВООБЩЕ ВСЕ.
И я уже не уверена, что хочу знать подробности. Хватит осознания того, что я, кажется, трахалась с уголовником и все еще нахожусь в его квартире.
Ну, если что, Нэнси должна спохватиться через пару дней.

Надеюсь, они хотя бы отыщут мое тело.

Вау, он мне отвечает. Всерьез. Нормальными словами вот прям даже через рот.
Если честно, я в ахуе. Даже готова простить прилетевшую в меня игрушку максимально убогого вида.

(я уже говорила про планку своих ожиданий?..)
(ниже уровня моря, все верно)

Подбит.
Кого-нибудь другого это, наверное, начало бы раздражать, но меня только больше... веселит? Интересует?
Пожалуй.
Я чувствую себя так, словно пытаюсь пройти квест в компьютерной игре. Это забавно. Все любят компьютерные игры: низкий уровень сложности, положительное подкрепление после каждой решенной задачи. Прошел уровень, почувствовал себя молодцом. Увечный тренажер для никудышной самооценки — мозгу и гормонам плевать, реально твое достижение или нет.
В принципе, с тем же успехом можно решать кроссворды или домашку по математике.
Когда-то мне нравилась математика. До тех пор, пока я не начала сравнивать себя с Веспер: трудно радоваться спичечному домику, когда рядом кто-то заливает фундамент под коттедж, правда?

Будь здесь Веспер, он бы смотрел на нее с таким же восторгом, как все остальные?..
Неважно. Моя умница-сестра в таких ситуациях не оказывается в принципе, для этого есть другие, неидеальные девочки с набором дурных привычек.

Я продолжаю перебирать варианты.
Речь явно не об армии, но где-то рядом. Полиция? Ну, если честно, я таких копов не встречала. C'mon, мы ведь в Шотландии, да и он не тянет на парня, который прошел ускоренный курс.
Нет, не полиция точно.

Что там еще-то есть?.. Блэкуотер, как бы он там сейчас ни назывался? Французский легион?
Я в тупике.

Будь здесь Веспер, она бы...
(нахуй она бы пошла в первые десять минут, что-то мне подсказывает)

— Ну... — я пожимаю плечами и бездумным жестом сцапываю еще одну зажигалку, которая валяется рядом с плитой. Мне неловко признаваться, что я открывала его шкафы. Что-то можно списать на уборку — в конце концов, я искала чистое постельное белье, — но в ящики стола-то я полезла просто из любопытства.
Ауч.

Все остальное, когда я пытаюсь сформулировать мысль более-менее внятно, звучит как полный бред.
Хэй, знаешь, ты похож на парня с ПТСР. Только не обижайся, а то у меня кофта еще мокрая.

Каспар поворачивает голову в сторону и тянется стряхнуть пепел.
Я кидаю ему в лицо зажигалку — так быстро, как только могу.

(...только не бей меня, пожалуйста)

Мне кажется, он даже сам не успевает подумать или сознательно отреагировать. Лично я успеваю только моргнуть и на всякий случай испугаться, потому что одно дело что-то предполагать, и другое — видеть это своими глазами.
Зажигалка, которая должна была прилететь ему в башку, покоится у него на ладони. Сигарета лежит на краю пепельницы.
Да собака Павлова охуела бы с таких рефлексов.

— ...вот. И так еще, по мелочи.

Кажется, это я зря. Очень зря. О-о-ой как зря.
Если сунуть ему кость в зубы прямо сейчас — перекусит и не заметит. Я смотрю на его лицо
(кровь отхлынула и превратила кожу в сероватый пергамент)
и начинаю прикидывать пути отступления. Иронично, но окно опять оказывается ближе, чем дверь. Второй этаж — не пятый; если повезет, ничего себе не сломаю.

А, стоп, мы ведь говорим обо мне.
Никакого повезет тут не может быть в принципе.

Остатки моего самообладания трещат по швам. А нет, это зажигалка трескается прямо у него в руке.
Я почти готова поспорить, что не смогу сломать зажигалку, даже если начну на ней прыгать. Каспару же достаточно просто сжать пальцы.

Вот он, по всей видимости, мой уникальный талант, который я всю жизнь так мечтала обнаружить.
Веспер — гений точных наук, Молли ни разу за последние десять лет не сфальшивила ни в одной ноте, и я. Лучше всех справляюсь с тем, чтобы находить повсюду криповых мужиков.

Может быть, проблема в моем восприятии.
Если бы здесь была Нэнси...
(когда-нибудь я перестану лихорадочно сравнивать себя со всеми, с кем только можно сравнить)

Так вот, Нэнси на моем месте, наверное, сдохла от восторга.
Ладно, я бы тоже — раньше. Как говорится, в жизни каждой маленькой девочки, каждой папиной принцессы и бабушкиной радости есть такой блядский период, когда истории из разряда «закинул на плечо и унес» кажутся ужасно интригующими.
В лучшем случае, фантазии так и остаются фантазиями, к которым приятно возвращаться перед сном по пятницам.
В худшем случае они воплощаются в жизнь, и вдруг оказывается, что это охуеть как страшно, а «на плечо и в пещеру» быстро выворачивается в «за волосы и об стену».

Называйте меня параноидальной сукой, но я смотрю и вижу, как эти руки — случись что не так — крошат мне череп.
Окно по-прежнему кажется отличным (во всех смыслах) выходом из ситуации.

...я ловлю себя на том, что мне тяжело дышать. Да твою ж мать, только этого сейчас не хватало.
Приступы паники на ровном месте начинают казаться чем-то родным и знакомым. Еще буквально месяц назад все было в порядке, а теперь я то и дело чувствую себя ходячей бомбой с часовым механизмом.

Тик-так, тик-так, кукушка отъезжает с пятого пути.

Я, как нервничающая Гермиона Грейнджер, начинаю разговаривать сама с собой, только мысленно.
Все в порядке. Все просто замечательно. Пей чай и дыши, пока не хлопнулась здесь в истерику, а он не вызвал тебе дурку.

Хватаюсь за кружку и успеваю сделать целый один глоток, прежде чем...
что.

ЧТО.

ЧТООО МАТЬ ТВОЮ.

— Блядь! — ну, справедливости ради, я больше не скатываюсь куда-то к панической атаке: фокус внимания смещается сам собой, достаточно всего лишь
(трижды в неделю...)
опрокинуть себе на ноги почти-чашку-почти-кипятка.

Это больно. Охуенно больно. Мои реакции, не чета каспаровым, делят себя на ноль. Я сгибаюсь так, что почти утыкаюсь лбом в колени; стискиваю пальцы на краю тумбы, рискуя завалиться и пропахать лицом пол.
Учитывая, что чашку я разбила, идея не очень хорошая.

Ну, зато вот теперь я дышу. Втягиваю воздух через судорожно сжатые челюсти, и жмурюсь так, что перед глазами пляшут разноцветные круги.

Ладно, это терпимо. У всех есть охуительная история о сыне маминой подруги, который опрокинул на себя кипящее масло, так что могло быть и хуже. Прям сильно хуже.
Я, кажется, отделаюсь парой красных пятен чуть выше колен.

— Извини, я... — не хотела? Не специально? Не ожидала услышать, что ты инквизитор?..

ИНКВИЗИТОР.

Мне нужна холодная тряпка. На ноги или на лоб, я пока не определилась.

Отредактировано Audra Winter (2020-05-02 23:36:53)

Когда я думала про свои таланты — да-да, те самые, нарываться на криповых мужиков, — то явно недооценила масштаб.
Инквизиция.

Я невнятно хихикаю, из горла вырывается какой-то дурацкий мявкающий звук.
Смотри, меня даже сжигать не надо, я сама справляюсь. Делаю, так сказать, за тебя твою работу, еще и бесплатно.

Ладно, отставить панику, сжигать-то меня не за что. Я последний раз мелки держала классе в третьем, а рисовать умею только на заборе всем известные буквы. Даже если вызубрю весь Некрономикон
(...или что там у них)
вместо Люцифера вызову пиццу, скорую и проституток. Католическая церковь не одобрит, но вряд ли найдет, к чему придраться.

Пытаюсь ладонью стряхнуть с ног капли чая: лицо сминается в гримасе, как пластилиновое. Болевой порог у меня так себе, абсолютный максимум — эпиляция и выщипывание бровей.
(второе нынче, к счастью, уже не в моде)

Каспар встает, и вот я уже не так уверена, что меня не за что сжигать.
Это же, ну, Инквизиция: слово, которое даже в моей голове мысленно выделено курсивом и двадцать пятым кеглем.

Что ты делаешь, эй.
Что он делает???

Вместо того, чтобы брыкаться, я замираю и молюсь всем известным богам, чтобы он меня не уронил.
Меня никто никогда не пытался носить на руках. Не могу сказать, что сильно по этому поводу страдала. Оказывается, это страшно.
Он меня точно уронит.

(поставь меня, пожалуйста, на ноги, или просто куда-нибудь, только не кидай, христа ради)

Еще секунда, и я вцеплюсь ему в шею так, что отрывать придется с мясом. Я отказываюсь дышать. У меня, кажется, опять желудок с легкими местами поменялся, отпусти-отпусти-отпусти-пожалуйста.

...А.
На меня льется ледяная вода. Достижение разблокировано — на этот раз я не ору, но, если честно, очень хочется.

Я передумала, верните меня обратно, тут холодно и мокро, а Каспар хотя бы сухой.
(напомните мне никогда не пытаться делать людям комплименты вслух)

— С-спасибо, — первым делом я выкручиваю смеситель, чтобы это перестало походить на пытку. Вода становится прохладной, жить становится веселее и лучше: ошпаренная и покрасневшая кожа хотя бы перестает зудеть.
А я начинаю думать головой, вспоминая про клеймо чуть раньше, чем он тянется к футболке.
О, поверь, это я бы запомнила.
Любой человек в здравом уме запомнил бы, и не в здравом тоже.

Значит, из Академии его по какой-то причине выперли, да еще и на десятом году обучения.
Кажется, он тоже талантливый, пусть и по другой части.

Я ловлю себя на том, что пялюсь на него, как на диковинную зверюшку в зоопарке, и мне становится чуточку стыдно. Совсем немножко, потому что да кто бы, блин, не пялился?..
Кто вообще хоть раз видел живого инквизитора? Ну или хотя бы почти инквизитора? Это же все равно что... что...
Блядь, я не знаю, что, но ощущения странные.

Парень напротив меня — без трех минут то пугало, которым заебанные родители пугают непослушных детей.
Кашку ты не хочешь? А на опыты к ребятам, на которых не распространяется женевская конвенция, хочешь? Опаньки, как сразу за ушами трещит.

— Сестра пугала меня этим с тех пор, как мне исполнилось восемь. Ну, знаешь, очаровательные семейные шутки: ты приемная, тебя сдадут в Академию, и, кстати, родители хотели мальчика, — фыркаю почти весело. Как говорится, в каждой шутке есть доля «они и правда хотели мальчика, а родилась ты».

Мне все-таки ужасно неловко.
Я бы не хотела, чтобы на меня смотрели, как на неведомую кракозябру — полетит не полетит, ебанет не ебанет, — но вслух получается произнести только:
— Прости за чашку, — и больше слова в предложения уже не складываются. Я касаюсь его запястья, не особо понимая, что именно хочу сделать.
Извиняться у меня получается, ну, так себе.

Ну да.
Не прошла бы. Куда мне. Спасибо, но тут ему меня удивить нечем: я вообще в этой жизни никуда ни разу не прошла и давно к этому привыкла — ни в балетный класс, ни в художественную школу, ни в секцию по волейболу.
Если быть точнее, заниматься волейболом меня в итоге заставили, но быстро поняли, насколько это плохая идея. Трагедия в трех актах: Одра и любые виды спорта, где требуется хоть какая-то реакция.
(«это что, мяч?..»)

Единственное, с чем у меня почти сложилось — это шахматы. Кто-то даже сделал неправильный вывод, будто я умею думать головой.
Ха-а-а.
Ну и где мы теперь.

Где мы оба, Каспар.
Полчаса назад я бы спросила вслух: вот ты прошел сраный отбор, и что, и как, сильно тебе это помогло?
Сейчас, кажется, начинаю привыкать к его манере общения. Если пропускать мимо ушей примерно половину, то с ним, оказывается, вполне можно разговаривать.

— Я с ним не сплю, — что за идиотское желание оправдываться.
Как будто я в чем-то виновата, или мне должно быть дело до его мнения, или это хоть что-то меняет.
Не сплю с одним — сплю с другим. Другими. Суть, в целом, не меняется, только вместо койко-места — пятнадцать тысяч баксов, которые я должна. Если придираться к цифрам, то уже шесть.
Или шестнадцать, или тридцать, или сто тридцать: я не разговаривала с Мораном уже почти месяц, сбрасывала все вызовы с незнакомых номеров и почти не выходила из дома.
Он может в любой момент растрепать все моей матери
(которая уже меня выгнала)
или руководству школы
(вот только от занятий меня уже отстранили)
или просто проломить мне череп, подкараулив перед дверью.
Как видите, терять совершенно нечего.

И все равно я оправдываюсь.

— Он занимается своими делами, я... своими. Иногда сталкиваемся на кухне и заказываем пиццу.
А иногда я звоню ему с просьбой меня забрать, пытаясь понять, где я и кто все эти люди.
Или он пытается решить мои проблемы и делает в пятнадцать раз хуже.
Или его пакуют копы по подозрению в похищении семилетнего ребенка.
Короче, веселимся, как можем, присоединяйся.

Выкладывай.

Пальцы скользят по запястью. Приятно и чуть-чуть щекотно.
Одна из тех немногих вещей, по которым я действительно скучаю — наличие рядом кого-то, кого можно просто... потрогать? С Висконти эта тема не прокатывает, вспомнить только, как бедолагу чуть не хватанул удар, когда я его обняла. Фил от меня отмахивался, но, в целом, ему было по барабану. Потом...
потом была эта чертова рука в моих волосах, и несколько недель мне не хотелось трогать ничего, кроме мочалки для душа. Неважно. Забыли.

Мои наполовину атрофировавшиеся тактильные привычки просыпаются и довольно урчат. У Каспара — содранные костяшки и свежих следов не меньше, чем старых и подзаживших; я стараюсь их не касаться, просто на всякий случай.
Что я могу ему рассказать, тонну слезливых историй про отца-мудозвона?
Я вообще ничего не хочу говорить. Это глупо. И никому не нужно, ни мне, ни ему.

(как и его рассказ про академию, но я ведь все равно доебалась с вопросами)

Простое любопытство. Синдром попутчика в поезде; скорее всего, вы никогда больше не увидитесь, почему бы и нет.

— У меня две сестры-кретинки, — хмыкаю, глядя на его руку: сплошные выступающие вены, мечта наркомана. Каспар, к счастью, тоже не горит желанием заглядывать мне в глаза и смотрит куда-то в сторону. Я рисую на его коже какой-то абстрактный узор, на долю секунды задумавшись, заметит ли он, если я кончиками пальцев выведу что-нибудь типа «эй, ты пидор».
Романтика из меня так и прет, простите.
Ладно, не буду проверять.

— Отец какое-то время ставился. Мама не стала сдаваться, вытащила его сперва из этого говна, потом еще из алкоголизма, короче, расстаралась охуенно, и ей было немного не до меня. А потом он ушел, и теперь у нее рвет крышу. Мои сестры-кретинки оказались не настолько кретинками, чтобы не выбить себе стипендии в университетах подальше отсюда, так что какое-то время мы тусили втроем — я, она и ее запасы Джека, — а потом я вляпалась кое в какие неприятности. Чувак, про которого я говорила, решил, что лучше знает, как решить мои проблемы, рассказал ей все, и, ну... наслаждается теперь моим обществом, потому что ей все это охуеть как не понравилось. Ах да, и меня вышибли из школы за неподобающее поведение, хотя все, что я сделала — это сломала хоккейной клюшкой лицо уроду, который рассылал мои фотографии. Условное приглашение из колледжа, которое я получила в январе, можно теперь засунуть... да хоть ему в глотку, — я представляю себе эту картину и смеюсь.
Нет, правда, ему бы не помешало.

— Но видел бы ты того, другого парня... — не удержавшись, передразниваю: эй, не ты один тут мастерски умеешь все проебывать и несерьезно отвечать на серьезные вопросы.